В тот мой первый приезд я нашла улицу, на которой жил Женя, это оказался самый центр еврейского квартала, и центр Будапешта. Я нашла нужный дом, пробежала глазами по странным венгерским фамилиям у звонков, но там уже никого не было с фамилией Бергмана. Конечно, я так и не узнаю, хватило бы у меня смелости ему позвонить, если бы он там еще жил. Но честно, я расстроилась, что его там не оказалось.
Стояла теплая, иногда с дождями, осень. Листья почти облетели, в витринах магазинов красовались ярко рыжие тыквы. Гуляш согревал, обжигая кончик языка, а с Токаем было приятно коротать вечера. Я бродила по городу ( добралась даже до старого венгерского кладбища) и понимала, как иногда важно просто побыть наедине с собой. Помолчать с собой, прислушаться к себе, пить в кафе вино, смотреть на проходящих мимо людей и никуда не спешить.
31. V – 1. VI.53
Милая моя Линуська!
Никогда еще я так долго не молчал, и я давно ругаю себя: я знаю, как важно получить письмо. Но дело в том, что это письмо очень долго созревало, а когда созрело, у нас началась подготовка к съезду партии, меня забрали переводить, и две недели не было никакой возможности писать. Неделю мы сидели взаперти (под самым настоящим арестом) и переводили первый доклад, затем неделю мне пришлось переводить, слушая через наушники, в микрофон все выступления налету, т.е. «озвучивать» съезд. Это – адская работа. Правда, в час приходилось работать 20 минут, но напряжение и концентрация – страшные. Нужно быть все время наготове, так как постоянно попадаются самые неожиданные выражения, начиная с народных пословиц и кончая «приспособлениями для перевозки навозной жижи» и «нарезкой с двойным шагом». Вдобавок в окошко кабины отчетливо видно, как Ворошилов досадливо морщится, если зал смеется, а ему не над чем, т.к. ты не перевел. Результат: приходишь домой в 9 часов вечера и падаешь в постель, как убитый. Но все же, конечно, стоило, ибо это означало возможность присутствовать на всем съезде, а ведь это изумительно интересно. Правда, мы не имели даже совещательного голоса, но нами, переводчиками, активно обсуждалось каждое выступление. Ведь говорят, что переводить – это почти то же, что спать с человеком, настолько же узнаешь его. Особенно замечательным было заключительное совещание. Знаешь, Линусь, чувство, когда истасканные, шаблонные понятия-штампы вдруг обретают плоть и кровь? Вот такое чувство я испытывал на этом совещании, когда с необычайно стихийной силой вырвались из газетных рамок понятия «единство партии», «любовь к партии», когда простые люди несмотря на маску ошибок и перегибов последних двух-трех лет, выразили с неподдельной искренностью, что они любят партию и ее руководителей и верят им. А ведь это – вопрос жизни или смерти.