Холодильник стоял в углу, для человеческого уха работал почти бесшумно, для волчьего вопил, как дизельный двигатель. Пошла на шум, лапой ударила по задвижке, специально выбирала такой, чтобы открывать морозильник в волчьем обличие. Вытащила кусок. Мясо было старое и мерзлое, как бы клыки не сломать. Волчица алчно облизнулась, намекая на еще теплое тело Сережи, лишь чудом удалось удержать ее в коморке.
Ешь глупая, что дают, иначе боком выйдет нам обеим.
Волчица обиженно взвыла, но все-таки приступила к трапезе. Я же полностью растворилась в своей звериной сути. Зверю чужды переживания, не нужны размышления, ему не надо переступать себя, чтобы выполнить приказ Хозяина.
Наконец, голод заглушен, волчица уступила, позволяя вернуть человеческий облик. Это всегда страшно, всегда больно. Больно не телу. Каждый раз я выдирала себя из теплой темноты и бросала на безжалостный холодный свет. Как ребенок, покидала уютное материнское чрево, чтобы остаться одинокой, обнаженной, едва живой от усталости.
В каморке было темно, но я прекрасно помнила, где койка. Теперь, главное, доползти.
Утро постучалось в окно с лучами солнца. Я открыла глаза и огляделась. До койки все-таки добралась и даже укрылась одеялом. Шикарно. В прошлый раз не доползла с полметра, спала на полу.
Потянувшись как следует, пошла в душ. Кабинка там узкая, как гроб, если бы я была покрупнее, не влезла. Впрочем, это сейчас не особо мешало. Включила горячую воду, так чтобы пар клубился, так чтобы кожа покрылась пупырышками. Мне нужно было смыть чужую кровь, чужой запах, чужую боль.
Но вода не помогла. Лишь еще больше растревожила то, что обычные люди называли душой. Я маялась, металась по кабинке, будто по клетке. Смерть Сережи стала последней каплей, больше терпеть было нельзя. Юрьев должен заплатить за свои злодеяния, или… я должна умереть.
Скорей, последнее. Я проиграю колдуну в этой схватке, но у меня больше нет сил, чтобы убивать для него, делать грязную мерзкую работу. Больше нет сил отгораживаться от воспоминаний. Память волчицы коротка, но и она не может избавиться от видения перекошенных в страдании лиц, криков, проклятий, рек крови и смертей.
Уж лучше погибнуть самой, чем вот так.
– Прости, мама, – прошептала я, обращаясь к той, кого когда-то давно убил Юрьев. – Я не смогу отомстить за тебя.
В глазах появились слезы. Наверное, из-за них или из-за чего-то еще я и увидела это. Клуб дыма, облако, мираж… ту, кого так хотела обнять.
– Мама…
– Помни о главном оружии, – улыбнулась она. – Помни о любви.
Я моргнула, и облако исчезло. Мама ушла.