Пиво я оставила себе. Оно оказалось невкусным. Я сделала пару глотков и зашвырнула банку в заросли на склоне оврага. Вкус, похожий на желчь, вызвал тошноту, и я поспешила зажевать его пирожком.
Невдалеке грохотала стройка. Я поднялась на косогор, к счастью, безлюдный. На Штушином пятачке чернели угли. От злости я разбросала их ногами, плюхнулась прямо в золу и окурки и расплакалась.
Злое весеннее солнце обжигало голову, но от холодной земли к рукам, животу, сердцу поднимался озноб.
Я подняла взгляд и вздрогнула. Шагах в пятидесяти от меня стояла Штуша и пристально смотрела мне в глаза. Её хвост подрагивал, и она улыбалась.
Это неправда. Я ущипнула себя за руку, но собака не пропала. Наоборот, сделалась чётче, как будто я приблизилась к ней и видела теперь каждую шерстинку на тёмной спине.
Я знала, что подниматься нельзя – всё исчезнет, поэтому протянула руку и позвала её. Штуша сделала несколько несмелых шагов и остановилась. Она слышала и видела меня, но подойти не могла.
Длилось это наваждение несколько минут. Потом я моргнула – и её не стало. Только косогор и трава.
… Больше со мной такого не случалось. Я росла, становилась умнее и крепче, но без Штуши. Несколько раз меняла города, пока однажды под новый год не осела в Петербурге. То была страшная, похожая на блокадную, зима. Многие её помнят. Город задыхался во льду и снегу.
Я снимала комнату на Петроградке, и нам было едва ли не хуже всех: нас ждали узкие улицы, дворы, засыпанные снегом по самое кирпичное горло, над головами угрожающе нависала бахрома остро отточенных сосулек. Того и гляди, попадёшь под ледовую бомбежку.
В тот день была моя очередь готовить. Я тащила два огромных пакета – они оттягивали руки и врезались в ладони. «Больше не могу», – произнесла я вслух, остановилась и бросила пакеты в снег.
Темнело, но фонари ещё не горели. Город расплывался под моим близоруким взглядом, как недосушенная акварель. Я выпрямилась, расправила плечи и, скользнув взглядом по другой стороне улицы, увидела собаку.
Она неподвижно сидела возле стены. Чёрная, с вывернутой шеей, одно ухо стоит, другое – нет. Я ощутила холодок на спине. Так не бывает
– Штуша!
Мне показалось, что собака шевельнулась. Не помня себя, я подхватила пакеты и бросилась через улицу. На последней трети пути я осознала, что сумерки и плохое зрение сыграли со мной злую шутку. Никакой собаки не было – только тёмное пятно на стене. Содранная штукатурка да коричневый кирпич…
Я споткнулась о поребрик и упала. Боль обожгла колено, разлетелись по снегу банки, мешки и коробки. Дура набитая! Приняла какую-то дрянь за свою собаку! Слёзы брызнули из глаз, но в этот момент за моей спиной заскрипело и ухнуло, отсекая быль от небыли.