– Ну, может быть, – согласился с ним Володя.
– Ты лучше посмотри, какой вид! – указал ему Сила.
И чем он больше отрывал глаза от ног и земли, всё-таки где-то страх у него был из-за слуха о змеях, тем больше он начинал волноваться от открывающей красоты дали.
– Слышал я, что однажды кто-то привозил крутой морской бинокль и смог рассмотреть в него даже какие-то города. Я таким биноклем не владел, не могу сказать, правда, это или просто развод лохов.
– А здесь очень крутой спуск. Мы ведь поднимались с северной стороны? – спросил он Владимира.
– Да! Это все знают, что южный склон здесь круче. Поэтому мы сюда на лыжах поднимались, чтобы потом вот с этого южного склона скатиться, как с горы. Мы это знаем.
Сила крутился на вершине горы. – Ну, видишь?! … Какой вид!.. Какой горизонт! … Видище какое!
Вечером, они вместе уже лежали в постели. Снежана, прижавшись к нему, спросила, не скучает ли он по своей музыкальной деятельности.
– Ты знаешь у меня, кажется, рождается гениальная идея.
– У тебя всегда они рожаются. Только вот я боюсь, что твоей идее стать известным музыкантом, я мешаю. Теперь ради меня ты застрял в этой дыре. Когда мы ещё миллион получим? А у тебя уходит время.
Он рассказывал свою идею:… – Ты спишь? … Ты меня не слышишь? – спросил он её в очередной раз и услышал мирное, тихое дыхание. «Эх, такую идею я тебе рассказал, а ты не понимаешь, что я задумал», – проговорил он почти про себя, чтобы не разбудить свою любимую.
Он вспомнил, как бегал к ней в Арцибуховскую тюрьму, так называли общагу студентов-медиков. Ему тут вспомнились сергеевский стих, говорят, его когда-то написал студент-медик своей любимой, тоже доктору, не то жене, не то невесте. И тихо стал читать.
……………………………
Помнишь в юности нашей далёкой,
Институтской прекрасной поры,
В коридорах общаги толкались,
Арцыбушевской старой тюрьмы
Арцыбуха родная манила
Студиозусов джинсовый стиль.
Танцевали под «Битлз» мы упрямо,
И бежали смотреть водевиль.
Там за Волгой в вечерней прохладе,
Сбросив зной уходящего дня
Под аккорд разбитой гитары
Пела песни со мной у костра.
……………………………….
– Ну ладно, давай будем спать, – проговорил он всё также тихо и поцеловал её в милый лобик.
Через пару дней он сам пришёл на мар пешком. При этом он пришёл рано утром с гитарой и флейтой и парой пластиковых бутылок с водой «Кувака». Расчистив себе площадку рядом с металлической вышкой, обозначающую наивысшую точку, он сложил из хвороста костёр, окопав почву, сел и стал играть то на струнах, то на духовом. Звук музыкальных инструментов разносился далеко, будоража его плоть. И ему было приятно ощущать, как его музыка летала над широким простором. Вскоре он стал замечать как много на этой вершине живности. Вот где-то рядом стрекотали стрекозы, чирикали воробьи и хлопали крыльями стрижи. Высоко в небе кружились ласточки. Шелестела ковыль, а по листьям растений ползали муравьи и какие-то жучки. На ветках елей присели птички, раскачивая и дополняя звук в акустику пространства. Слышен был свист, вой ветерка. На бледно-голубом прохладном небе плыли редкие высокие белые облака. Немного поиграв, он ощутил, как снизу его поднимал нагревающий воздух движением верх. И чем дольше он играл, погрузившись в музыку, тем меньше он ощущал опору для пятой точки. Утолив жажду водой «Кувакой» он продолжил дальше наигрывать. Вдали показался легковой автомобиль, который медленно приближался к вершине. Вблизи он оказался «Нивой» жёлтого выгоревшего цвета. Не останавливаясь, автомобиль оказался справа за его спиной, и вскоре звук его мотора уже пропал. Играя, он поздно заметил, как из-под возвышения вышла лошадка, сбегающая под гору с открытой тележкой, на которой сидели трое человек. Оказывается, это возвышение жило своей жизнью. Солнце уже уходил на запад, но было ещё высоко, когда он решил отправиться в селение Дубровское, а то жена будет беспокоиться. Он сходил с холма и долго, долго шёл, периодически подкрепляя себя «Кувакой».