Я хотела, чтобы Кукабарон исчез, растворился, стёрся с лица земли. Я уселась на него всем телом и продавила им сцену.
Музыка продолжала играть, и краем уха я услышала, как она плавно переросла в ремикс, дополненный тяжёлыми басами.
И вот в полу сцены образовалась огромная дыра, из которой торчали лишь ноги Кукабарона, а я все топталась по нему, превратив его тело в расплющенный блин – старую выбивалку с ручкой.
Напоследок, я выбивала им полы, ступеньки, закулисные шторы. Когда моя злость закончилась, я кричала сквозь слёзы:
– Ты больше не обидишь меня, не обидишь меня, не обидишь…
В моих руках остались лишь его туфли, которые я бросила в толпу манекенов, снеся одному голову начисто.
Пьеса закончилась.
Летняя гроза в новом звучании отгремела.
Серые девочки, поедаемые червями, поникли ещё больше и даже уменьшились в размерах. Зрители-манекены жутко глядели на сцену, в предвкушении нового спектакля. Но главный злодей убит.
Я оглядывалась, ища малышку, но она исчезла! Как безумная, я бегала по всей сцене, заглянула в каждый угол, умоляла ее выйти, звала и плакала, но девочки не было!
Она сидела на первом ряду…
Поникшая, грустная, оскверненная…
Я медленно спустилась и прошла к ней со стороны спинок, не в силах глядеть ей в лицо. Прямо на моих глазах на сиденье свежей кровью кто-то невидимый написал слово «Ляля».
Дрожащими руками я подняла девочку и, прижав к груди, побежала из театра вон.
Я бежала, бежала, бежала. Только бы не останавливаться и не оборачиваться…
Гроза сменилась тёплым дождём.
Я все бежала. И вот исчезла дорога, исчез лес. Закончился дождь. Ни неба, ни земли, лишь чистый лист.
Я стояла на ватмане.
Я смотрела на ребёнка, которого не смогла спасти. Худенькая полумертвая девочка глядела на меня огромными глазами на высохшем личике и едва улыбалась:
– Спасибо! – Тихо-тихо прошептала она одними губами.
Только сейчас я заметила на малышке кровь. Но откуда?! Обряд не состоялся, но почему девочка все равно в синяках и ранах? Почему она все равно оказалась на пустом сиденье? Почему следы от шлепков и ударов все равно появлялись на ее теле, даже когда я защищала ее?
Она уменьшалась в моих руках и превратилась в маленький комочек бумаги, он почернел и разлетелся пеплом.
Я разрыдалась и упала на колени.
Я ведь защитила ее, она больше не на сцене, злодея нет. Тогда почему она умерла? Он не терзал ее, я помешала ему, но почему мне так мучительно больно в груди? Неужели обряд оказался неизбежным? И даже волшебным ластиком его не стереть из памяти…
Подул теплый ветер, и что-то теплое и маленькое коснулось моей щеки.