— Я первая спросила, — оттягиваю разговор о причинах моего подбитого глаза, зная о неконтролируемой агрессии брата, лучше и вовсе молчать. Игра в партизана спасёт и его, и мои нервные клетки.
— А я тебя старше, почти на пять лет.
Укоризненный взгляд, недовольно поджатая губа, распухшая и треснутая слишком глубоко, чтобы я могла подумать, что он немного подрался. Тут что-то серьёзное, угрожающее и сжимающее от беспокойства моё сердце. И ладно бы его не отпустило боксерское прошлое, но ведь я прекрасно знаю, что легальных занятий боксом ему не светит. Да и пойти на поклон к своему тренеру, ему не позволит гордыня.
— Зато глупее на целых десять, наверное. Куда ты опять вляпался?
— Никуда и вообще, не каркай.
Услышать более развёрнутый ответ я и не надеялась, как всегда, немногословный, скрытный и не позволяющий залезть себе в душу. В этом вся его проблема: он охотнее бьет в нос или челюсть, чем говорит по душам.
— От кого роспись под хохлому? Или мне применить болевой приём, чтобы тебя разговорить?
— Да хоть удушающий, — отталкиваю руку от своего лица, пресекая Лешкин порыв, ухватиться за подбородок. — Я тебе звонила, постоянно абонент не абонент. Сегодня мне расспросы и наигранная паника, уже не нужны. Всё само собой устаканилось, — нет, я не пытаюсь воззвать к его совести и даже наоборот. Если вчера под действием страха я желала возмездия, а возможно и смерти своему обидчику. То сейчас понимаю: слава богу, что не смогла дозвониться до брата, его силы и безбашенности с лихвой хватило бы отправить на тот свет любого, кто посмел меня обидеть. — С мамой не сошлись характером. Я вылила их пойло, — нагло вру, глядя глаза в глаза, видя что он верит. Психует и хочет иных объяснений, но верит. До сих пор лелея в душе надежду, что мама образумится и станет прежней.
— Прости, Рит, я полный мудак.
— Не называй меня так. Ладно? — брезгливо морщусь, услышав нелюбимое сокращение имени. — А насчет себя, продолжай, мне приятна твоя самокритичность.
— Я не мог раньше приехать. Понимаешь?
Устало вздыхает, откидывается на подголовник и закрывает глаза, по всей видимости, пытаясь расслабиться и определиться с дальнейшими действиями. Сидим в тишине, лишь щелчки “зипповской” зажигалки, нервно отсчитывают количество секунд нашего обоюдного уныния, которое переполняет, давит и едва не ломает кости.
Груз ответственности всегда лежит на Леше, постоянно довлеет сознание того, что он в чем-то виноват и новая счастливая жизнь не налаживается, потому-что он плохо старается. Сколько себя помню, он из кожи вон лезет, всё тянется куда-то, заслоняет меня, жертвует собой и при этом глубже утопая в хаосе.