— Так, ну что тут у нас? — дежурно прозвучал надо мной женский голос, уже другой, менее маргинальный и более чистый.
Меня мигом выбросило из дрёмы, в которую я погрузилась, чтобы скоротать время.
— Тут я, — жалобно отозвалась я. — Пифить хотю…
— А чего лежишь тогда? Вставай!
— Фтать никак, — пожаловалась я. — Говова куфытся.
— Не придуривайся давай!
Медсестра схватила меня за руки и стащила с кровати. Я вцепилась в женщину обеими руками, чтобы удержать равновесие.
Ура! Наконец-то меня отведут по нужде!
А после туалета и стакана воды мне полегчало. Даже, кажется, язык стал занимать не весь рот.
Оказалось, я угодила в больницу. Никто меня не бил. Это я сама такая, чудесная. Чудю и чудю. С осой вот поцапалась.
— Маленькая моя, как ты? — в палату впустили Костю.
— Кофтя… Вабеви бедя отфюда, — попросила я.
Он чмокнул меня в онемевшие и до сих пор опухшие губы.
— Врач сказал, тебя можно будет забрать завтра днём, — сообщил он и, пока я не начала протестовать и торговаться, сменил тему: — Я поставил сетки на все окна. Теперь никто больше к нам не прилетит.
— И да бавкоде? — спросила я.
— И на балконе, — кивнул он.
— Как таб Двуфок?
— Сходит с ума, — закатил глаза Костя. — Распотрошил твою подушку. Дверь входную поскрёб…
— Уф… Дакаву фувигада! — я хотела вложить в слова всю злость, а получилась какая-то несуразица.
— Тебе уже лучше?
— Угу. Яфык уфе февевится. Тойко… Бедя обофвави авкафкой… — пожаловалась ему на соседку.
В палате нас лежало всего двое: я и злобная бородатая тётенька. Нет, против бороды-то я ничего не имею, но обвинять меня в алкоголизме… Есть такое негласное правило: не знаешь — не говори. Кое-кто с ним, похоже, не знаком.
— Я поговорю с врачом, чтобы тебя перевели в отдельную палату. Хорошо? — предложил Костя.
— Вутьфе добой… — вздохнула я.
— Иди ко мне, — Костя наклонился ко мне и крепко обнял. — И как же ты выживала раньше? Мне даже страшно представить, что было бы, если бы оса покусала тебя не дома. У тебя просто талант собирать приключения на свою… голову.
— Ых… — только и ответила я.
А на следующий день я вновь почувствовала себя человеком, а не Няшей, которую разнесло от простокваши.
В палате, где я ночевала, был отдельный санузел. Зеркало над раковиной и душ. И перед прямоугольным, рябым, будто из позапрошлого века, зеркалом я гордо «зудела» и «рычала»:
— З-з-з-з-з. З-з-зубы! З-з-зебра! Р-р-рёбр-р-ра! Пр-р-ропаганда! Юху!
Как же здорово чётко говорить! Счастье-то какое!
И лицо наконец-то моё, с тонким носом и нисколько не пухлыми губами.
Ура!
Костя! Забирай меня скорей, увози… ну, хотя бы домой.