— Я не хочу, чтобы рядом с моей женой все время находились опасные личности. Поэтому думаю, мы все же пересмотрим твой возврат к учебе, — довольно уверенно ставит точку Нарек, а потом увидев, вероятно, неприкрытый протест на моем лице, снисходительно добавляет, — Ну, или переведешься сюда, если так хочется доучиться.
Нет, не хочется! Уверенность, с которой они обсуждали мою личную жизнь поражает. Никто даже не подумал о моих друзьях там, о университетской жизни.
Меня оглушает. Парализует. Кровь останавливается в венах, как во время обморожения. Я смотрю на единственного человека, который всю жизнь стоял на моей стороне, и вижу в его глазах поддержку. Но на этот раз не меня.
— Пап? — произношу одними губами.
Отец только пожимает плечами.
— У тебя будет муж, Мариам. Отныне все вопросы вы будете решать вдвоем.
Дядя Вардан одобряет папины слова, закрепляя диалог ещё одной рюмкой коньяка. Вокруг снова зарождается активная беседа, впиваясь мне в кожу своими отвратительными когтями. Не слышу ничего вокруг, кроме однотонного гула.
Обвожу глазами сидящих за столом, они что-то говорят о свадьбе, внуках, а я вдруг понимаю, что в мою защиту не выступил никто. Мои желания — пшик, недостойный внимания. Никого не интересует чего хочу я. Даже Нарека. Он конечно, предложил альтернативный вариант, и возможно я бы именно так и поступила — перевелась сюда, имей я желание сделать это, но его нет. Да и сделал он это скорее чтобы избежать споров, а не для того, чтобы поддержать и прислушаться к моим желаниями.
Обычно любящий человек старается сделать счастливым свою половинку. Слушает и слышит. Меня же не слышит никто. Ни ба с дедом, не вставившие ни слова, ни собственные родители, ни человек, с которым мне придется провести остаток жизни.
Вдруг вспомнилась Лея, с которой мы недавно гуляли. Подруга светилась счастьем и рассказывала о том, что начальница выписала ей премию за прошлый месяц. Они с мужем планировали купить новый телевизор, потому что их старый на днях сгорел. В знакомой жизнь била ключом, а в каждом слове считывалась любовь к мужу. Их не сводили родители. Они познакомились два года назад здесь в Ереване и через три месяца поженились. Сами, без чьего-либо давления. И сейчас она совмещает обучение на заочном и работу в аптеке.
Так почему же я не могу распоряжаться собственной жизнью? Почему становлюсь на защиту семьи от пересудов, если никто из них не вступается за меня?
Обида горечью обжигает внутренности и продолжает разъедать до самого конца ужина. Когда дверь за гостями закрывается, и мама начинает убирать со стола, я, пересиливая одуревшее сердцебиение и дрожь в коленях, поднимаюсь со стула. Терпеть больше нет никаких сил.