Вот такой он наш сосед, немец Лион – по-казахски Лейке!
Его жена Зоя была белоруской. У них было четверо детей – два сына и две дочери, и все говорили по-казахски.
Оба моих соседя любили наш кумыс и казы-карта – конину. Их дети, а позже и внуки, стали любителями нашего курта – сушеного творога.
Изредка мы, трое соседей, устраивали себе праздник. Николай растапливал свою баньку, запасались выпивкой, хорошей закуской, и мы отдыхали на славу.
Я водку пить начал еще при советской власти, в далекие двадцатые годы. Ну, а на войне фронтовые сто граммов стало нормой для солдата. В зимнюю стужу, в сырых окопах без них было туговато. А дернешь сотку, и светлее становится, и чувствуешь себя героем! Даже под огонь идти легче.
– Ну, че, жахнем по стопочке? – было нормой общения, признаком доброжелательности.
Но также важно было знать норму и не перебарщивать, ибо водка не терпит баловства. Девиз древнего мудреца Солона – ничего чрез меру – тут как раз кстати. Что поделаешь, такова правда – водка была нашим спутником жизни, вакциной, наркотой, называйте, как хотите. Мы запивали водкой душевную боль, горечь судьбы и украшали радости земные.
Парились от души – полдня не выходили из бани. Раздевалка была просторная, и мы обожали сидеть там подолгу после парилки. Болтали о том, о сем, рассказывали анекдоты, даже политические, и смеялись над идиотизмом любого пошиба. Иногда затрагивали очень сложные темы, и тогда спорили до хрипоты.
Особенно блаженствовали в зимнюю стужу. Заходишь с мороза в парилку – ох, какое это удовольствие! А как напаришься – бегом на задворки, на мороз – поваляться в чистом снегу! Сравнить русскую баню ни с чем невозможно! После снежного объятия – опять в парную – бой-бой-бой!
Баня для нас была не просто баней. Она была потайным местом, где мы прятались от мирских сует, самодурства власть имущих, да и от всего прочего. Там могли дать волю голой правде, распирающей грудь, раздирающей душу. Сидя в старенькой, деревянной баньке, своими смелыми словами сотрясали каменные стены Кремля и толстенные устои диктаторского общества. Дело в том, что в шестидесятые годы наступила так называемая хрущевская оттепель, и поэтому мы могли уже говорить более свободно.
Народ, воодушевленный оттепелью, когда был развенчан культ личности Сталина, и в стране стало свободнее, уже начал поднимать голову. Помню, как в середине шестидесятых годов в нашем ауле Булакбасы – Черкале, совершали тасаттык – религиозный обряд, когда мусульмане приносят в жертву барана или корову и молят Всевышнего, чтобы он направил на их землю обильные дожди, дал богатый урожай хлеба и сена. И вот, собрался народ, в большом казане – котле варится мясо, аксакалы – белобородые старейшины восседают на холме, а в центре Абсалям хаджи в окружении мулл проповедует шариат – исламский кодекс. Он был на один мушел – цикл годоисчисления в двенадцать лет – старше меня, и тогда ему было уже под восемьдесят. Вообще его звали Габдусалям, но народ переиначил на казахский лад это арабское имя – Абсалям. Он при жизни стал легендой, два раза пешком совершал паломничество в Мекку.