Ушла. Ушла совсем - и больше не вернется. Сомнений нет. Это точно.
Обманула его. Исчезла.
В узком ящике часов пахло чемто затхлым, неприятным - не то нафталином, не то молью. На дне в углу лежали разбитые, раздавленные очки с темными стеклами (она, вероятно, наступила на них в темноте).
Неясный блик мерцал в полутьме на медной тарелке неподвижного маятника, остановившегося много лет назад. Отчего-то смотреть на это было тоскливо.
В дверь постучали. Писатель подошел и с усилием откинул тяжелый ржавый крюк, открыл дверь. Появилась - по корзине на каждой руке - старушка, которая его обслуживала.
- Ах, господи! Уж вы извините, что поздно. - Она быстро и весело вытирала ноги об обрывок коврика. - Задержалась. Надумала поехать на да-альний рынок, тот, что у восточных причалов порта, уж очень мне его нахваливали. - Он пытался избавить ее от тяжелых корзин, но она ловко его отпихивала. - Говорят, от моста всего полтора квартала, а оказалось, конечно, все пять, тащилась я ну просто це-елую ве-ечность, - она попробовала всплеснуть руками, но корзины помешали, - да еще льет как из ведра, и зачем врать, что телятина задаром, когда...
Продолжая говорить, по-прежнему не расставаясь с корзинами, она отправилась с ними на кухню.
Писатель еще раз приоткрыл дверцу часов (как будто это мoгло чем-нибудь помочь). Все тот же затхлый, спертый дух, все те же осколки дымчатого стекла и обломки растоптанной оправы.
И именно в эту минуту ему почему-то стало ясно, что изобретателя он больше не увидит. Что Медея больше никогда не отпустит мужа в город. Ни-ког-да! Она примет свои меры. Нет, это будет не револьвер, не веревки и даже не наручники...
Все это устарело, несовременно, примитивно, все это в конце концов так или иначе преодолимо. Нет, Медея двадцатого века пустит в ход аппарат, использует "лучи воздействия" для того, чтобы погасить светлый разум того, кто сумел эти лучи открыть.
Она будет держать изобретателя в полубессознательном, сумеречном состоянии, на грани сна и бодрствования, жизни и смерти, будет выводить его гулять, кормить, менять грязные рубашки, заботливо лечить от простуды. Но только не позволит одного - мыслить, творить, быть самим собой. Как жутко! И неужели невозможно помешать? Нет, нельзя угадать, в каком именно из маленьких городков страны, в каком именно из похожих чистеньких домиков с черепичной крышей происходит эта трагедия. Теперь не найти ни ее, ни его сколько ни ищи. Безнадёжно.
А ведь оно может длиться оченьочень долго, это медленное убийство.
Ведь он еще молод, у него здоровый организм, отличное сердце, легкие.