За своё имущество я тоже не волновался. Женщина, отдавшая мне свою жизнь, имеет право на всё. А я ничего, я, если что, ещё заработаю.
Мне шумихи не хотелось. Вот там, на дне рождения, я понял, что тихую свадьбу хочу, без алкоголя и криков «Горько». Только я и она. Не хочу видеть своих партнёров по бизнесу, бросающих похотливые взгляды на мою Милу. Только мою Милу!
Это не приступ ревности, нет. Это стремление уберечь и сохранить.
Мне даже картины её не хотелось им отдавать. Они же сердцем рисованные. Не зря на них её любимое море…
Я ничего не сказал ей тогда про все свои мысли, а она позвонила, что не придёт. Можно подумать, я ей обидеться дам.
Не она ко мне, так я к ней.
Вот пришёл, а там Ляля. Ничего не понял. А она ещё в Милином халате и такая вся типа несчастная.
Выслушал печальную историю о встрече у моря, и о том, что человеку помочь надо.
Разозлился, если честно. Ну какого чёрта!
Она час около компа покрутилась и работу найти отчаялась. Это труд — работу получить, а достойную — втройне труд. А тут принцесса, понимаешь, всё ей на блюдечке подавай. Да и играет она на своём фортепьяно, на мой дилетантский взгляд, далеко не очень.
Я в этом особо не разбираюсь, но почему-то игра одних цепляет и уносит, а других оставляет совершенно равнодушным. Вот Ляля к тем другим и относилась.
Я уже жалел о том, что встретил её вчера. Этой девочке дай палец, так она руку отхватит.
Но моей Миле её жалко, она у меня добрая.
Я улыбался сам себе и своим мыслям.
— Илюш, думаешь о чём? — Мила подняла на меня глаза. Смотрела пристально, но черти в них всё одно играли.
— О тебе, ты просто чудо!
— Илюш, может, пристроишь Лялю куда-нибудь?
— Ага! Дальнобойщиком.
Моя Мила рассмеялась, обнажив белые ровные зубы. Всё-таки она идеальна.
Я готов был отвезти Лялю к ней домой прямо в халате и мокрую одежду с собой в пакетике вместе с ней отправить, но как-то всё повернулось. Не знаю даже как, и она осталась ночевать. И сам я это предложил, разыгрывая участие в Лялиной судьбе перед Милой.
Что дурак, понял ночью, когда водички попить на кухню вышел в одних трусах. Там была Ляля, сок из высокого стакана цедила, в окно глядя. Полы халата разошлись, демонстрируя слишком худые, но стройные ноги.
— Что, не спится в чужом доме? — спросил я её.
— Так и где комнату снимаю — дом чужой.
— Если бы душу в съёмную комнату вложила, то она бы своей стала.
— Нельзя к месту привыкать, чай, не кошка. Сильно вы на меня разозлились?
— Я? С чего? Нет, просто незначительные неудобства. А так мелочи.
— Вот насколько мы с вами разные. У меня мир рушится, а для вас мелочи.