Она зашла в сквер и присела на лавочку. Расслабилась, подставив лицо последним лучам заходящего солнца.
Красота-то какая вокруг. Начало осени.
Берёзки уже желтеют. Вон та, у тропинки, совсем жёлтая, а сейчас в лучах прямо золотая. А рядом зелёная ещё. Вот почему — и растут возле друг друга, а всё у них по-разному?
Так и у людей: рождаются все практически одинаково, а потом жизнь у каждого своя, и взрослеют каждый сам по себе, и живут кто чем, и стареют тоже все по-разному. И никто судьбы своей не знает, и судьбы детей своих тоже не знает, да и родителей.
Подумала, что надо вставать и идти домой, там мама ждёт. Нет, не ждёт. Хотя, кто его знает.
Ладно, мама дома, и мама нуждается в дочери. Вот и весь сказ.
Пока шла — собирала листья, целый букет набрала.
Что бы ни было, а жизнь-то продолжается. Вот и осень пришла, а скоро заведующий новый приедет. Всё перемены. Хорошие, плохие, главное — перемены. Жизнь течёт.
Оставила свой букет у входа в парк и слилась с толпой людей, спешащих по своим домам.
========== Часть 2 ==========
Лифт поднял Марину на пятнадцатый этаж. Вот и квартира, вернее, дверь, а за ней дом, родной дом, где должен быть покой. И где мама. Самый дорогой и любимый человек…
Только с мамой покоя никогда не было, а теперь и подавно.
Встала перед дверью, никак не решаясь её открыть. Туда ведь как в ад. Только никто не знает этого и не узнает.
Мама слишком большая величина была когда-то. Великий хирург, новатор, профессор медицины.
Мама, чей портрет висел над её письменным столом в детстве, та, на которую она так хотела быть похожей.
Да и в хирургию пошла по материнским стопам, и фамилию её носила, не отцовскую.
С отцом вообще какая-то мутная история вышла. Марина знала, кто он, иногда видела его на городских конференциях, но он её не замечал и не узнавал. А как узнать, когда видел дочь последний раз года в три. А ей уже тридцать. К тому же вела она себя тихо, фамилия у неё на лбу не написана. Обидно было, конечно, что не интересовался он ею никогда. Отец всё-таки. До сих пор обидно.
Вот его сын вовсю афишировал, чей сын, и когда практику у них в отделении проходил, твердил, что на хрен ему не нужна эта хирургия, у него отец заведующий отделением в областной психиатрической, и он там работать будет.
Смотрела на него тогда, а чувств не было. Хотя брат, почти родной, вернее, родной по отцу. Чувства вообще, наверное, у неё атрофировались. Вот и сейчас — открыть дверь и войти. Целая проблема. А войти надо, и сиделку отпустить тоже. Для Марины-то там мать. А для сиделки — посторонняя женщина. Хотя не совсем посторонняя, сколько они лет в одной операционной с матерью её отработали. Да почти столько, сколько сама Марина живёт. А потому, когда беда случилась, могла только её позвать. Тётю Валю.