Еще не утихли в замке звуки буйного веселья, еще самые неистовые гости продолжали потчевать друг друга пьяными байками и опустошать винные погреба хозяина, еще не вступила в свои права полная луна, облагораживая призрачным светом творящиеся здесь кощунства, — а старая нянька уже украдкой покинула темную каморку. Постоянно оглядываясь, чтобы ни одна живая душа не вздумала проследить за ней, дряхлая женщина спустилась по винтовой лестнице и выскользнула из замка. Лишь скрытая за муаром облаков луна покрывала ночные похождения старухи, но ни одной живой душе не собиралась о них рассказывать.
Усыпальница графской семьи находилась в окружении парковых деревьев, где не могла потревожить ничей мирской взгляд. Позабытая и покрытая ветками плюща, она была предоставлена самой себе. Ее порог редко переступала нога скорбящих родственников. Нянька пробормотала себе под нос неразборчивое проклятие и с трудом отворила тяжелую деревянную дверь, окованную железом.
Гробница встретила ее могильным холодом и затхлостью. Старуха перевела дух, затем вытащила из-под полы плаща свечу и чиркнула огнивом. Слабый огонек едва не потух, когда женщина переступила порог и дверь за ней с оглушительным шумом захлопнулась. Нянька замерла, прислушиваясь к звукам извне. Уж не потревожила ли ее оплошность кого-то из обитателей замка?
Все было спокойно… Никто из гостей, даже если услышал шум, не соизволил ринуться сюда и проверять его источник. Старуха, кряхтя, спустилась по широким каменным ступеням и прошла вглубь усыпальницы. Остановилась возле гроба с графским гербом, менее припорошенным пылью, чем его многочисленные собратья, выстроившиеся вдоль стен.
Поколебавшись, старуха откинула крышку и замерла, вглядываясь в уже подернутые тлением черты. Той, кого выпестовала с младенчества. Той, чей смирный и кроткий нрав служил ей единственной отрадой. Той, что стала жертвой безжалостных негодяев, которым доверяла, как себе. Лежит, как и при жизни, тихая и печальная, будто спит глубоким сном и вот-вот пробудится снова. Лишь восковая бледность и глубокие тени под полукружиями ресниц выдают правду.
— Девочка моя, они поплатятся… За все поплатятся… — пробормотала нянька, убирая со лба покойницы прядь длинных темно-каштановых волос.
И, сверкнув глазами, обратилась к тому, кто привел ее сюда в эту проклятую Небесами и светом ночь.
— Возьми мою душу, даруй ей жизнь. Не позволь твориться беззаконию и дальше.
В подтверждении серьезности своих слов старуха поставила свечу в изголовье гроба и вытащила небольшой нож. Без колебаний провела лезвием по запястью, окропляя кровью белый атлас последнего ложа юной графини. Снаружи раздался громовой раскат, возвещающий, что она услышана. Нянька напряженно всматривалась в лицо девушки: некрасивое, но ей оно казалось самым прекрасным в мире. Ее девочка должна жить. Отомстить тем, кто обрек ее на преждевременную смерть, всадил нож в спину.