Румяных было слишком много. Я бы сказал, что все, с кем мне приходилось общаться за долгие месяца, были румяными, всякий раз хвастающимися своими пьяными загулами.
Рассматривая эту противную дверь, мне было слишком тяжело просто развернуться и уйти. Колени не подчинялись ступням, а те в свою очередь вообще чувствовали себя на мягком резиновом коврике, словно в домашних тапочках. Тапочках. Не припомню, чтобы дома носил тапочки. Хоть раз. Но ступни чувствовали себя в распоряжении этой шлепающейся обуви. Руки, впрочем, не двигались тоже. Глазам не моргалось. Я застыл памятником перед памятником автоматическим дверям. Усталый покупатель и совсем уж подходящая городу дверь.
Небо жарило соленым попкорном. Где-то сбоку чавкали румяные. Я задумался над тем, зачем вообще мне нужно было в этот магазин. Снова за просроченными продуктами? Снова за черными фруктами? Снова за злыми взглядами продавцов?
Я понимал эту автоматическую дверь, не впускавшую меня. Я понимал, отчего она меня пыталась отгородить. И, честное слово, мне показалось, что между нами вспыхнула мимолетная искра.
Буквально через год мы объявили о помолвке. По прошествии месяца сыграли свадьбу. Румяные присутствующие от высокой температуры духовки уже не были просто румяными. Больше сказать, я и моя дверушка находились в компании негров. Если и представить танцующую автоматическую дверь, которую заело, и меня, которого не то чтобы заело – запило, в кампании исполняющих блюз трюкачей, то фотография висела бы в квартире на белых обоях достаточно долго. Хотя, она там и висела.
Следующим летом на свет появились крепкие малыши. Моя дверка оказалась плодовитой, за что я ей подарил сандалии на веревочках. Но однажды она пришла с работы без сандалий в паническом настроении и с вырванным стеклом. Весь ее пластик прогнил и расплавился. А в руке, допущу, что у нее была рука – она держала извещение о пенсионном возрасте.
Похорониля ее в общей могиле с нашими детьми. Про них стоило рассказать поболе, но какие дети могут быть у автоматической двери от человека. Человек. Иногда я не верил тому, что я человек. За много лет я побывал и белым, и румяным, и коричнево-золотым. И все из-за того, что кто-то из богов любит шутить наизусть.
– Чего угодно?
Подошла их очередь и близнецы-гиганты, еле вмещавшиеся в несколько метров помещения моего маленького придорожного магазинчика, гоняли свои зрачки по глазам, словно играли ими в пинбол. Да и звук был такой пинбольный, хотя я уже привык к тому, что все в последнее время казалось мне пинболом; этот странный человек в кельтской юбке все играл в него у входа днями и ночами.