Это было невероятно.
Я действительно играла ту самую мелодию из своего сна.
Она звучала… Я уверена, ее слушали все: и люди, тут же обступившие меня со всех сторон, и каменные стены, нависающие над тротуарами, и даже тысячелетняя мостовая, казавшаяся до сих пор совершенно безразличной ко всему на свете. Пестро одетые туристы снимали меня на телефон, но я не обращала на это никакого внимания, хотя еще вчера не знала бы куда себя деть от растерянности. Я чувствовала себя в волшебном саду в окружении моря цветов.
Вдруг откуда-то из толпы донесся голос. Руки мои онемели.
«Вайн дегнех кхерсташ ю алу,
Вайн ирсан дайина доь,
Ларйойла хьо везчу Дала,
Бусулба сан Нохчийчоь!»
Она пела, точно попадая в ритм, будто мы являлись одним целым. От этого пения весь мой внутренний мир преобразился. Сердце забилось в бешеном ритме, легкая грусть, плавно переходящая в светлую печаль, медленно разливалась по всему телу. Душа моя неудержимо тянулась к этому мягкому голосу, а незнакомые слова доставали до самого сердца.
Это была молодая девушка. Просто стояла рядом с роялем и пела на неизвестном мне языке…
Я не понимала этот язык, но не чувствовала его чужим, с удивлением находя в его гортанных звуках что-то родное, пусть и забытое давно.
Продолжая играть, я смотрела на нее и, кажется, понимала, о чем она поет. Ее голос то смеялся, то плакал, а стройное тело певицы то гордо выпрямлялось, то печально раскачивалось.
Я закончила играть.
Девушка легким кивком поблагодарила публику, бурно выражавшую свое восхищение, и поспешила прочь.
Я пошла за ней.
– Простите, пожалуйста, я хотела бы спросить у вас…
Она не слышала меня.
Я догнала ее и мягко положила руку на плечо.
– Я хотела спросить. Простите, что пошла за вами.
Она посмотрела на меня с удивлением.
– Нохчи яц хьо? Суна туркойн мотт ца хаьа…
Я не понимала ее, а она, по всей видимости, меня.
– What language did you sing? (На каком языке ты пела?),– спросила я по-английски.
– And ,now I understand. In Chechen. Now I’m in a hurry, see you later. (A, теперь понимаю. На чеченском. Я спешу, если захотите, увидимся позже.)
– На чеченском? – удивилась я. – Как такое возможно? Откуда я тогда знаю эту мелодию?
Девушка ушла, видимо, она и впрямь очень спешила. А мне столько всего хотелось у нее узнать…
Наступал вечер, солнце садилось, острые капли осеннего дождя больно били по лицу, в такт мыслям, что били по голове.
Дверь нашего дома была открыта. Папа обнял меня, прижал мою голову к груди. Все сидели за столом. О фруктах никто даже не заикнулся, видимо, чтобы не огорчать меня. Я-то со всеми этими впечатлениями и не вспомнила о них.