Лёжа в постели, я услышала неуверенное ковыряние ключом по замочной скважине, затем всё – таки попадание ключа и дверь открылась.
В неё скорее впал, чем вошел хозяин. Громко попыхтев, он захлопнул входную дверь на английскую защелку и попробовал включить свет. Не удалось.
Константин, а именно так некогда нарекла этого пьянчужку его мамаша, в коридоре у входной двери постоянно спотыкаясь, падая, чертыхаясь и негромко матерясь, постепенно раздевался.
Он снял с себя ветровку, стянул, не расстёгивая пуговиц, рубашку.
Я только услышала и даже на слух успела подсчитать, что со щелчком от сорочки отлетело четыре пуговицы.
– Ну и черт с ним! Переживать не буду. Захочет – сам пришьет!
В это время муж, стуча пяткой об пол, стягивал с ноги кроссовок, который расшнуровать ему не удалось.
Освободившись от обуви, кряхтя и падая, муж снял джинсы, со звонким щелчком сдернул со ступней носки и со смехом трусы!
Раздевшись донага, прошел в туалет и там с восторженным рыком типа: «Вау!», он облегчил свой организм от излишек водки и безмерного количества пива.
– Видать давно к этому стремился! – подумалось мне.
Не забыв смыть за собой, он перебрался в ванную, включил воду.
Горячей воды давно не было, стало быть, он мог помыться только холодной.
– Это даже лучше, быстрее протрезвеет! – решила я.
Что и как он там мыл мне было неважно. Важно было услышать, чтобы он не оставил незакрытыми краны.
– Закрыл!
Именно в таком, полностью обнаженном, мокром виде Константин вошел в комнату.
В комнате темно. Не просто темно, ночь пасмурная, безлунная, так ещё и очень плотные шторы – защита от рассветного солнца, не давали проникнуть в помещение даже случайному лучу от уличного фонаря.
В этот момент спальную комнату можно было сравнить с фотолабораторией, где слегка просматриваются очертания предметов, а что за предмет, совершенно не видно.
В полной темноте, пьяный муж, осторожно переступая, двигался вдоль стеночки, стараясь всё рассмотреть. Добрался до окна и выглянул на улицу. Долго всматривался во двор дома, наверное, стараясь понять, где он. Потом отпустил штору, поскольку невдалеке от себя обнаружил постель с кем – то лежащим в ней.
Осторожно ступая, он подошел к лежавшему в постели человеку. Сильно изогнувшись, заглянул в лицо, потерял равновесие и упёрся в моё плечо. Быстро отстранившись, сказал почти: «Пардон!», добавил смачных выражений, как он мог подумать, про себя. Затем присел на корточки, напротив лица спящего, то есть моего, и вновь уставился в него, тяжело дыша алкогольным смрадом.
– Ложись уже! Хватит шарахаться,– я ему говорю, детей разбудишь!