Женщины ревниво оглядывают друг друга, бросают взгляд на располневшие бедра и жирные складки на боках танцующих подруг. Может от этого, – от осознания своих физических недостатков, – многие не решались выйти «потоптаться» в проходе, под зазывные ностальгические хиты.
Подогретые алкоголем и ресторанным репертуаром, одиноко скучающие за столами дамочки, постепенно входили в азарт. Глаза загорались, видно было: хочется стряхнуть тяжесть нажитого, изнуряющую немощь и комплексы возраста, – хо-чет-ся!
Вот еще чуть-чуть… еще пару минут, для решимости, а там… будь, что будет!..
Вот закончилась одна мелодия, но тут же началась вторая.
«…Ах, какая женщина, кака-а-а-я женщина! Мне-б таку-у-и-ю-ю-ю…» заскулил с восточным акцентом мужской голос..
Вижу, что глаза женщины, сидящей через столик напротив, уже сияют… Голова кивает в такт музыке. Кажется, я её уже видел… не помню где… Полные пальчики красивой формы нервно постукивают по белоснежной скатерти рубиновыми коготками. С кошачьей грацией, пальчики медленно распрямляются в ладонь, ладошка мягко шлёпает по столу в такт звучащей мелодии.
Вот, подходит мужчина к этой пламенеющей даме, спрашивает что-то, наклоняясь к уху. Желает, видимо, пригласить… Танцующие искорки в её глазах моментально исчезают, возвращая лицу скучную, недовольную гримасу… рука нервно сминает салфетку, лежащую на столе… – «оборвалась песня в душе, понимаю! – думаю я. – Мне жаль, что прервалась эта завораживающая метаморфоза», – мысленно посылаю я свои сожаления объекту наблюдения; с досады «опрокидываю» рюмку водки, нетронутую до этой поры… и уже не отвожу от этой женщины своего заинтересованного взгляда.
В молодости, когда эти же женщины были резвы, пружинисты телом и дерзки в поступках, – полны жизненной силы и желаний, – им казалось преодолимым все! Все на свете казалось доступным и возможным. Теперь, когда поток времени смыл свежесть красок, вроде бы все тоже, но, все-таки, – уже не то. Только контуры былого еще узнаваемы. Можно восстановить события, понять причины промахов, жизненных неурядиц, что мешают жить, но вернуть уже ничего нельзя. Какая грустная, жизненная мелодия!
А в адрес юбилярши по-прежнему звучат нескончаемые тосты: «поднимем бокалы, за здоровье, за доброту, за родителей, за то, какая ты хорошая и еще – поднимем, поднимем…»
Тамада нагоняла веселье, но звучащее воспринималось с грустью: и то, что в пятьдесят жизнь только начинается, и что муж юбилярше достался хороший, – не как всем; и дети замечательные… И все остальное: эти фальшиво-восторженные слова никто всерьез не воспринимал и не слушал, – им уже не придавали значения.