Огонек в глазах блеснул с новой силой. Потом она задумалась, заглянула мне в глаза: проверяла не вру ли. И, наконец, не увидев ни капли лукавства, ехидно заулыбалась и побежала к входным дверям.
***
С тех пор как на земле совсем не осталось растительности, популярность дендрариев сильно упала. Все когда-то живые цветы в них заменили голограммами. Да, очень качественными и безумно красивыми, но этого все равно было недостаточно для привлечения гостей. Хорошим световым шоу людей теперь не удивить, особенно, когда такое шоу нынче на каждом шагу. Поэтому людей внутри было совсем немного.
Те редкие зеваки, которым нечем занять свободный день: парочка влюбленных, грезящих в романтических порывах; небольшая группа студентов, пришедших скорее наблюдать за технической стороной вопроса, чем просто смотреть на растения; два улыбчивых старика, ностальгирующих по прошлому – наверняка ещё помнят и настоящие живые цветы; да в общем-то и все. В этой толпе мы даже при всем желании не могли бы затеряться, но хотя бы хорошо вписывались.
***
– Привет и добро пожаловать в мир цифровых растений.
На входе в каждый зал посетителей встречал женский голос, от которого мне становилось немного не по себе: это был голос Марлин, моей ушедшей жены.
Она очень увлекалась растениями и, в основном, была заинтересована восстановлением вымерших видов. Так она и попала в дендрарий, при котором работала в передовой даже по современным меркам лаборатории.
Её оцифровали для внутренней системы дендрария – что-то вроде гида. Помню, как она ночами напролет записывала экскурсионные программы и приветствия, а ведь Айяно тогда еще даже не родилась.
В последние месяцы Марлин все время проводила здесь, внутри этой огромной многоуровневой системы дендрария, говорила, что работает над чем-то потрясающем и грандиозным. Айяно тогда была 2 года, и с мамой она почти не виделась. В какой-то момент работа для Марлин стала важнее семьи, и я мог услышать её голос только в трубке коммуникатора, а увидеть лицо только на холодном экране.
– А у мамы правда был такой голос?
– Да.
– А почему она с нами не поздоровалась?
– Она, она просто забыла.
– Тут же везде камеры, она забыла, как мы выглядим?
– Ты просто стала слишком взрослой.
На секунду мне становится жалко, что я отговорил Марлин от полной оцифровки вплоть до сознания. Ей нравилась эта идея, она мечтала оставить себя в истории. Пускай только в истории этого дендрария. Сейчас мне кажется, что это был бы её идеальный дом, идеальный мемориал её памяти.
Мы ходим по ненастоящим аллеям под её когда-то живой голос. Здесь вообще всё когда-то было живым. Теперь это лишь иллюзия. Дорогие проекции, красивые голограммы, безумное световое шоу. Но не более.