– А ты, ты… попрошайка подзаборная! Ты и твой ублюдок на хрен никому не сдались!
Без Тамары Люба кричит, не сдерживаясь. А Витка почему-то замолчала, не отвечая. Такая горечь, чернота залила её лицо. Попятилась и села на кровать, зарывшись лицом в коленки. Люба отступила назад, чувствуя, что переборщила. Я с пакетом в руках бросаюсь к Вите:
– Что? Где? Больно?
Она молчит, мотая головой, всё больше сжимаясь, запустила руки в причёсанные кудри.
– Врача? Вита! Ну, скажи!
Люба, тяжело топая, бежит к двери, но Витка глухо шикает:
– Стой, дура. Всё нормально, – она разогнулась, разглаживая руками внезапно старушечье личико, приминает волосы, глухо приговаривая, – так и есть, всё правда, Любка, хоть ты и коровища бестолковая, а всё правда. Вы все так думаете! – она кричит мне, и от горечи даже закрывает глаза, – только молчите, жалеете, добренькие.
Я уже брякнула пакет на пол, пытаюсь сказать что-то в утешение, но слова мои никак не хотят соскользнуть и смягчить Виткину боль. Не могу подойти, подсластить, как обычно. Она обрывает мои мучения:
– Иди, давай, отсюда, тебя твой «пиджак» ждёт.
Я ухожу – и, правда, ждёт. В дверях сталкиваюсь с Тамарой.
– Чего орали? – Тамара молниеносно оценивает обстановку и, не раздумывая, бросается ко всё ещё скрюченной Вите.
– Валите все. – Витка кулаком стряхивает слёзы, как будто выбивала их из себя
– Как ты? Не болит нигде? – Тамара присела на корточки, заглядывает в лицо:
Витка неожиданно утыкается ей в плечо.
Люба виновато выскользнула в коридор и уже бубнит сама с собой на подоконнике. Я тоже сбежала, провожаемая самым детдомовским из Виткиных взглядов.
И не вижу, как Тамара неуверенно гладит по вздрагивающей спине нашу грубиянку, не слышу, как шепчет какие-то утешительные глупости. Не раздумывая, не жадничая, не сомневаясь. Не всегда то, что тебе говорят, является тем, что ты слышишь. Тамара расслышала крик о помощи и просто делает то, что подсказывает материнский инстинкт.
– Томааа, – Витка уже выбила все слёзы, отодвинулась от утешительницы и пытается улыбнуться, – а, Том… ты ведь могла быть моей мамой, прикинь.
Вита первый раз назвала её на «ты». Тамара усмехается, сдерживая слёзы, всем видом показывая: что-то вроде «Упаси Господи от такой дочуры!»
– Что я здесь делаю? – наконец, смогла проговорить Тамара, разбирая сумки, – Не роддом, а дурдом, честное слово.
Мы вернулись со свидания, шуршим гостинцами, как бы невзначай, выкладывая на общую тарелку самые вкусные домашние котлетки, колбасу и другие любимые Виткины лакомства. Люба наконец-то молчит, поджав губы. К ней никто не пришёл.