«Мда, бомжатник, бомжатником», — делаю вывод. — «Живу в коммуналке, папаша — алкоголик и моральный урод. Предыдущий хозяин тушки — отсидевший уголовник. Полный букет для последующей деградации. Как там великий Карла Маркс говорил? Бытие определяет сознание? Значит надо срочно что-то делать, менять условия, выходить из этой среды. Кстати, а Паша, точно мой папаша? Сынком он меня не обзывал вроде, а когда матерился, орал мамаше «твой щенок». Надо проверить».
Разворачиваюсь к матери.
— Мать, а чего это папаша такой буйный сегодня?
— Какой папаша? — недоумевает она, а потом в глазах мелькает искорка понимания, — а ты о Пашке что ли? Чудно, раньше ты его папашей никогда не называл.
«Понятно, скорее всего, отчим. Надо фотки посмотреть старые, чтобы понимать, что к чему».
— Ладно, мамуль, пойду я, на улицу, продышаться хочу. Закис в больнице совсем.
— Миш ты же не ел ничего. Давай я макароны разогрею, поешь и пойдешь, — предлагает родительница.
— Не, ма, я потом. На свежий воздух хочу.
— Иди, — матушка растеряно смотрит на меня, — только со своими дружками не якшайся больше. Один раз они до тюрьмы тебя довели. Да и не выздоровел ты как следует.
— Опять двадцать пять. Мам, я же обещал. Сколько раз можно из пустого в порожнее переливать?
— Хочется тебе верить, — вздыхает родительница, — Ладно, поживем-увидим, а пока вот, возьми.
Она снова достает свою кошелку, роется в ней и протягивает зеленоватую «трешку».
— Вот тебе на сигареты там или ещё что-нибудь. Больше дать не могу, Пашка много денег пропил, — вздыхает матушка.
— А это квартира Пашкина?
— Миша, что за вопросы? — сердится мать, — Мы с ним пять лет назад жить начали. Он с деревни в Москву приехал, в общежитии жил.
— Так может это сокровище того? Обратно в общежитие отправить? — интересуюсь у мамы, — Зачем нам такие приключения?
— Да что ты такое говоришь? — бормочет женщина, — Как его выгнать? Живой человек всё-таки.
— И вообще он хороший, когда трезвый, — неуверенно добавляет она.
— Все мы хорошие, когда спим зубами к стенке. Но учти, будет продолжать пьянствовать и на тебя руку поднимать, обратно в общежитие отправится или в свою деревню, мне без разницы, — сообщаю матери.
— Михаил я тебя не узнаю, — женщина тревожно смотрит на меня, — Ты же недавно сам выпивал и бухал с Пашкой, а теперь так говоришь.
— Мам, только не начинай, а? Я же тебе обещание дал, теперь у меня и у тебя будет новая жизнь, вот увидишь.
— Дай-то бог, — шепчет мама, крестится и вдруг притягивает меня и целует, — Мишенька, я так хочу, чтобы это было правдой.