– Янчик, ты чего такая смурная? Замерзла? –поинтересовался Костик, цепляя к Яниным джинсам микрофон-петличку. День выдался солнечным – отлично, в самый раз для съемок, но очень холодным, с пронизывающим до костей ветром. Хотя Яна изучила прогнозы и была одета по погоде, ей все равно почему-то с трудом верилось, что в Болгарии может быть такая же температура, как в загибающейся в середине своего мучительного зимнего марафона Москве.
– Да не, не замерзла. Очень громко тут. Неуютно.
Яна действительно не любила, когда громко, всегда просила Лешу делать потише или вообще слушать свою музыку в наушниках. Сейчас съемочная группа стояла на центральной площади города. Здесь, на отгороженном пятачке, команды выступали со своими номерами перед жюри. Над площадью висели огромные экраны, на которых транслировалось выступление, а команды, ожидающие своей очереди, растянулись длинной линией по примыкающему к площади бульвару. Бульвар предусмотрительно – видимо, чтобы маленькие дети не лезли под ноги косматым чудовищам, – огородили забором из крупной металлической сетки, и по ту сторону ограждения с двух сторон улицы стояли в три, а то и четыре ряда зрители, аплодируя особо удачным костюмам и представлениям. Команды, ждущие своей очереди на бульваре, «обкатывали» перед зрителями номера – народные танцы, тряс колокольцами, и даже игру на волынках, – прежде, чем предстать перед судом жюри на площади.
– Ничего, сегодня тебя отснимем, завтра будем би-ролл писать, панорамки с дрона поснимаем, а ты отдохнешь спокойно в гостишке, – подошел к Яне с Костиком оператор Миша. – Вина тебе теплого взять?
– Давай, – буркнула Яна. – Все веселей.
Утренний виски уже достаточно в ней развеялся, можно было начинать заново.
– Даш, Янчику вина возьми, пожалуйста. И пончиков большую порцию, ладно?
Неразговорчивая Даша молча кивнула и ушла.
В обычные дни Перник был практически неотличим от родной промышленной провинции, славянские буквы на вывесках только способствовали ощущению, что ты дома в России. Но в дни Сурвы весь центр был заставлен лотками с сувенирами и стендами с едой. Недалеко от площади стенды образовались в уличный рыночек, в павильоне с мясом томился на вертеле грустный поросенок, рядом с ним бабушка продавала на удивление стильные вязаные шапки, а каждый третий киоск предлагал или блинчики с разными начинками или обжигающие, только что вылетевшие из специального фасовочного аппарата пончики, которые продавщицы щедро поливали жидким шоколадом.
Пока Костя настраивал оборудование, Миша проверял баланс белого, а Даша искала вино и пончики, Яна смотрела на проходящих мимо людей. Было много семей с детьми, некоторые даже с колясками, под ручку шли пожилые женщины, группками стояли и спорили раскрасневшиеся, уже выпившие мужчины. Здесь не было привычных московских напряженных лиц. Все что-то жевали, пили, покупали, глазели на маски, громко смеялись, снимали парад монстров на телефоны. Яна аж поморщилась. «Скособочило» – как говорила ей когда-то в детстве бабушка. Яна была из тех, у которых то, что внутри, тут же отражалось на лице. Внутри у нее было только раздражение. Эти радостные люди из другой страны, наверняка, завтра вернутся к своим, таким же, как у Яны, а то и гораздо тяжелее, жизням, но сегодня, сегодня им хорошо, а ей нет. Нехорошо ей стало еще за день до отъезда, и кто бы знал, что теперь с этим делать.