Партийный билет в нагрудном кармане (Артемьев) - страница 29

Альберт Блондс и Зак Зандер были изрешечены пулями. Нема, была ранена в обе руки, скручена и закована в наручники. От болевого шока она потеряла сознание. Юрий Рубен и Карл Бир были захвачены, избежав тяжёлых телесных травм, несколько ударов по лицу и рёбрам, в расчёт можно было не брать. При штурме пострадали четыре заложника – один был убит, трое ранены. Всех оставшихся в живых членов пятёрки Зака Зандера, погрузили в тюремный автомобиль и увезли в аэропорт, а оттуда их отправили специальным рейсом на грузовом самолёте спецотряда в столицу, и дальше в тюрьму Политического Управления. Гюнтер Кнут, остался доволен.

– Эрик, это ужасно. Зак, мёртв и ещё одного из его группы убили. Это уже три покойника, считая и того несчастного парня, из пятёрки Гана.

– Знаю, Лора, знаю. В нашем деле потерь не избежать. Правда, от этого не легче, ты же сама знаешь.

– Да, только я не думала, что это произойдёт так скоро.

– Мне плохо. Лора, если бы не мы, если бы не я, они бы могли жить.

– Никто в этом не виноват. Во всяком случае, с Заком, точно. Ошибка в выборе объекта. А, вот у Гана, дело обстоит иначе.

– Его нашли.

– Да.

– Нужен партийный суд.

– Не беспокойся, я всё организую.

На следующее утро, после неудачной попытки экса банка Апельсин, с восходом солнца в одиночную камеру к Юрию, пришёл сам генерал Кнут, в сопровождении двух офицеров, тоже, как и их шеф предпочитавших военному мундиру штатский костюм.

– Что, не спалось? – Кнут и без всяких донесений, знал и видел осунувшееся – щёки, скулы, губы и одновременно одутловатое в районе воспалённых век потерявших за эту ночь последние ресницы, лицо человека заболевшего редкой формой смертельной лихорадки. – Доброго времени суток, я вам не желаю, а вот здоровья, пожалуй.

Юрий, молчал, он не знал, что говорить. По идее надо было, что-нибудь съязвить этакого, при появлении этого типа, которого кроме как палачом, пауком, каннибалом в левой среде, не называли, но ему просто-напросто не хотелось. Страх отпустил его из щупалец своих присосок на краткий миг, там, когда полыхнул штурм. Потом, их— его (он не думал о ещё товарищах, там в темноте «автозака», только о себе) везли куда-то, он не знал, что в аэропорт и на подъезде, страх к нему вернулся. Прокрался, как вор, влился в душу, приняв форму привычного ему с детства сосуда и засвербел, заёрзал холодным воспалением.

Одиночные камеры в столичном изоляторе временного содержания Политического Управления отличались от других заведений подобного типа белизной, старательно выкрашенных масленой краской, стен. Тюрьма она и есть тюрьма, пускай она хоть изолятор, а хоть камера в линейном полицейском участке. Но, здесь было стерильно чисто, как в операционной, и так же ярко, как на столе хирурга. Железные нары, умывальник, хромированный стальной унитаз, и окно, маленькое, как отдушина, забранное двойной решёткой. Юрий, сидел на краешке нар. Его нижняя губа окончательно обвисла вниз, став сухой и потрескавшейся. Вообще Рубена мучила жажда, а он за всё время нахождения здесь, так и не додумался её утолить. До прихода к нему господ дознавателей, Юрий Рубен лежал, смотрел, не мигая в потолок, прислушивался и ждал.