— Больно, — тихо сказала Леся.
— Денис — хороший парень. Тоже хороший, — Андрей почесал в затылке. — Хоть бы Макс уехал. Как бы чего не вышло.
Он сдержал свое обещание, рассказал, как постепенно очаровывался, что вспоминал про «фиктивно» и впадал в отчаянье, жил надеждой. Рассказать получилось как-то невзрачно, сухо, но Леся слушала, глаз с него не спуская. В середине рассказа к Андрею пришло понимание: вот и нагрянуло оно, пресловутое чувство к Женщине, понятно теперь, что пытались сказать в любимых песнях барды и в книгах — мастера слова, а в стихах все эти поэты с их «шепотом и робким дыханьем».
Оба вместе посмеялись над своей неуклюжестью и робостью в начале «помолвки». Закончилось свидание жаркими поцелуями у березы на берегу реки. Они были словно подростки во всей свежести первых отношений.
Самый короткий день года подходил к концу. Андрей пошел к Косте. Тот просматривал почту в кабинете, отправлял многочисленные «С Наступившим» друзьям, коллегам и родне.
— Макс уезжает, — сообщил Андрей.
Костя откинулся на спинку кресла, снял очки, потер глаза:
— Лучшее его решение за все время.
— Тебе выговор.
— За что?
— Ты не мог не видеть, что он еще не «вылечился». Вы неделю здесь протусовались. Ты же Шерлок, мать твою!
— Андрюша, — устало проговорил Петровский. — Макс решил обыграть меня, вас… самого себя. А актер из него получше, чем из тебя, хотя… да, сглупил я. Я сколько раз говорил и снова повторю: нужно вовремя все расставлять по своим местам. Вот возьми нас с тобой — мы поговорили, прояснили ситуацию. И тебе хорошо, и мне.
— Но ты ведь, гад такой, до сих пор не веришь, да? — прищурился Андрей.
Костя задержал на нем долгий, немигающий взгляд:
— Напротив. Я рад. Я злорадствую. Пришло время и тебе прочувствовать, каково это — пытаться разделить свою жизнь с кем-то другим.
— У нас с Лесей все хорошо.
— У вас медовый месяц, — вздохнул Петровский, — сладкий и липкий: медовые речи, слипшиеся тела.
Андрей кивнул, сел на диван:
— Я знаю. Реальная жизнь начнется потом: она, я, мама, ее родители, Маня, мой бизнес. Меня радует только то, что мы с Лесей готовы слышать друг друга.
— Иногда сложнее всего услышать то, о чем кричат, — сказал Костя, глядя в окно.
Андрей знал, что он думает о Вере.
— И все-таки ты опять пытался охмурить мою невесту, — полушутя, полувсерьез сказал Андрей.
— Когда? — «удивился» Костя.
— Когда показывал ей коллекцию нот с автографами. Я зашел как раз в середине процесса охмурения.
— Берестов, ты не думал, что мы могли просто общаться? Расслабься.
— Я расслаблен. Олеся не Вера, а нам по тридцать пять лет. Хотя я не прочь сбросить напряжение в спарринге.