— Не лезь в наши дела, кофе-мастер.
Прозвище, такое милое в устах Леси, резануло слух, на губах Марка змеилась улыбка.
— Это наши дела, — продолжил музыкант, — нам в них и разбираться.
— Ошибаешься. Это теперь и меня касается. Показать, где выход?
— Слушай, кофе-мастер, — Марк лениво провел взглядом по пустующим столикам, приняв от Данила чашку, — я же знаю, что ты в жопе. Пацана за пианино посадить — это, конечно, шаг отчаянный, но безнадежный. Значит так. Я привожу парней, даю рекламу, эксклюзив-интервью, и мы три дня по вечерам раскручиваем твое заведение. Пригласительные на свой выбор, бабла нам не надо, я со своими парнями сам разойдусь. Если будет мало, на каждом сучьем углу стану говорить, какая уютная и очаровательная у тебя кофейня. Что еще? Радио, блог. Но потом чтобы ты к Лесенке на километр не подходил.
— Почему «лесенка»? — в упор спросил Андрей. — Что за…?
Марк немного растерялся, запустил пятерню в блестящие кудри:
— Она моя лестница, в небо, прямо в облака. И в жизни, и в музыке, и в постели, особенно в постели. Понял?
Андрей дернулся, даже оторвался от стула, но сел:
— А тем девчонкам, что ты тр. хаешь после концерта, тоже клички даешь?
Марк начал заметно злиться:
— Кого я тр. хаю, и когда, и как зову — не твое собачье дело! Пока ты не появился, у нас было все хорошо, и я был Олесе верен…
— Да ладно!
— Как ты ответишь на мое предложение? Решайся. Леся все равно ко мне вернется. Я свое обещание выполнил — стал свободным. Наша любовь проверена годами, а ты — однодневка. Такие, как ты, долго на одном месте не столуются, я подожду. Думаешь, будешь таким гордым, когда разоришься?
— Ты что, очумел, недоумок? Ты думаешь, я сейчас брошусь рекламки на столбах клеить? Ты же Лесю, как батарейку… Она же после каждого твоего звонка часами в себя приходила!
— Значит, любит! — Марк победно оскалился.
— Знаешь что… — медленно начал Андрей, — а ну-ка пойдем, пообщаемся на другой волне, познакомимся… поближе. Тут недалеко.
Марк вырвался из его захвата, пошел за ним с независимым видом. По дороге бросил что-то в трубку. Во дворике между кирпичных стен Андрей молча врезал музыканту в челюсть. И ведь не сразу врезал, дал чуток форы, чтобы красавчик закрылся, но тот не воспользовался — огреб, влетел в стену, прижимая руку к губам. В переулок уже вбегали двое парней, очень солидного, накачанного вида. Андрей чертыхнулся вслух: глупо было ожидать, что трус придет на разборки один. Он прикусил губу и поднял кулаки, оценивая противников, боковым зрением контролируя Марка, который вышел из-за его спины и, матерясь и плюясь, двинулся под защиту «братков». У Андрея от «предвкушения» заныла челюсть, хорошо приложенная Костиком во время боя. Кажется, праздник кулака продолжался.