Фото тоже были, мое лицо на них было размыто пикселями. «Добровольный помощник» успел отснять несколько кадров в начале нашего общения, а потом что-то, видимо, пошло не так, и снимков было всего два.
Красной нитью по всей статье проходила одна и та же мысль: дочь А. - жадная скупая тварь, поймавшая своего отца на крючок вины, шантажирующая его своей якобы нищетой, заигравшаяся в брошенного ребенка. Она все делает напоказ, готова выглядеть жалкой и смешной, лишь бы привлечь внимание к своей персоне. И раз за разом она отказывает своему отцу во встрече, зная, что он пристально следит за ее жизнью и глубоко переживает все ее странные эскапады. ««Игра в жертву» - известная в психологии патологическая модель поведения, один из способов манипуляции. В нашем случае, это пример своеобразной мести близкому человек}'».
Я сделала снимок экрана на мобильный и долго тыкала в иконки, пытаясь вспомнить, как отправлять фото из галереи. Сообщение ушло. Кира ответила через несколько секунд:
> где ты?
>в общаге
>приезжай. по телефону объяснить не могу', прости, нужно было рассказать
> я приеду
Кира, я чувствовала, что ты в этом как-то замешана! Андрей... о нем я даже думать не могу. И не хочу.
23
— Проходи, — сказала Кира. — Ритка еще в роддоме, послезавтра выпишут, пусть покайфует, пока есть возможность: вип-палата у нее, врачи на цыпочках ходят, сбалансированное питание. — Плакала? Еж, ты плакала?
Я сердито мотнула головой. Квартира у Кириной родственницы была шикарная. Го-го вышел из спальни и с упоением меня обгавкал.
— Заткнись, тварь, — машинально рявкнула Кира. — Аль, пни его, если кусаться полезет.
Кира трещала, пока я мыла руки и усаживалась за стол на кухне. Гавря кусаться не полез, рухнул на пол у входа, куда дул прохладный воздух из сплита.
— Кофе?
— Нет, ничего не надо.
Я не хотела смотреть, как Кира возиться с туркой. Запах кофе и все эти кофейные ритуалы теперь ассоциировались у меня с другим человеком. О котором я мечтала бы забыть.
— Я чай заварю. Андрей приходил?
-Да.
— Что сказал?
— Я убежала. Через балкон у Емели и Мисака.
— Я так и подумала. На! — подруга кинула мне рулон бумажных полотенец. — У тебя ржавчина на руке.
Кири, видимо, нужно было чем-то занять руки. Она нервничала. Я смотрела на нее как-то отстраненно, почти равнодушно. Голова была пустой - что-то там в ней перегрелось и выключилось, словно предохранитель сработал. Мне было хорошо. Лучше мозговой вакуум, чем все то, что заставило меня, корчась, в слезах, кататься по нашей с Андреем «кровати» на полу.
Я чуть не столкнулась с ним в вестибюле общаги. Увидела его через стеклянную стену. Он шел по подъездной, и по его лицу я поняла, что он все-таки поговорил с Кутихиной и все знает о статье. Даже прочитал ее, наверное. Лицо у него было с той жесткой складкой у рта, что сразу превращала его из недалекого добряка в парня, с которым не стоит связываться, если не желаешь проблем. Андрей вдруг остановился, стянул с головы шапочку и запустил пятерню в волосы. «Предвкушаешь» разговор с той, за кем шпионил? Подбираешь слова? Неловко тебе? Я могла бы ему' посочувствовать и сказать, что все понимаю, но я не понимала. И не сочувствовала. Я шагнула к двери, чтобы выйти навстречу'. Лучше, если этот разговор состоится где-нибу'дь на нейтральной территории. Но потом вспомнила его лицо ночью, его глаза, губы и голос... тихий, срывающийся, руки... нежные... и дрогнула, взвилась на четвертый этаж. Нет, не на крышу! Он догадается! Сбежала на второй, ворвалась к оболтусям и спустилась во двор через их балкон.