Ещё не наступил декабрь (Кирова) - страница 29

— Стоп, мам. Этот тот зверюга? Из магазина? Мама, выкини его.

В ответ услышал бурю негодования, возмущения от матери в телефоне.


— Ты что? Он живой был! Он так смотрел на меня своими несчастными бусинками — глазами. Так меня умолял. Тебя бы выкинуть на свалку.

— Всё, ма, еду, хоронить твоего драгоценного Федю.

Ладно, съездил я вечером в лес, похоронил беднягу, да и забыл про это дело. А мама, она по Феде поминки устроила. Все как положено — с песнями, плясками, с бубнами. Мать заставила отца по этому случаю из кладовки достать старый баян, чтобы сыграл для Феди. Всю ночь вместе с товарками слезы лила. М-да. Спасибо об этом не узнала Натка, поехавшая на недельку к подруге в гости в деревню.

Очень надеялся историю про тушкана забыть, как страшный сон. Но после его символических похорон прошло несколько дней. Однажды внезапно раздался звонок на моём телефоне. Мама была опять на проводе.

— Саша, Саша! Ты где на днях Феденьку похоронил!? Он жив! Жив! Саша, Лена все узнала — у тушканчиков спячка началась! Срочно едем спасать! Ты слышишь меня, Саша?

Еще бы я не слышал. Птицы с веток в радиусе километра замертво от воплей мамы валились.

Ну, да ладно. Спасать, так спасать. Оставил все срочные дела Кире на работе, поехали с маманс на раскопки, чтобы Федю искать.

А где я его закопал, хоть убей — не помню! Подъехали к лесу. То ли здесь, а то ли не здесь… Мама уже совсем ополоумела, носится по лесу, Феденьку зовет. Ну, а тот, ясень пень, молчит. На его месте, впрочем, я бы тоже молчал. Думал все, операция закончилась? Хрен! Поехали за соседкой. Та, блин, коза старая, свою болонку для поисков решила выделить. Вашу мать… Я тогда чуть в машине не помер. Две красотки квохчут наперебой мне в оба уха, псина эта сумасшедшая по салону носится, тявкает, да все за ногу укусить норовит. Феденька, блин… Цирк на марше!

Приехали в лес. Этот Баскервиль недоделанный сразу прыг из машины, да как ломанется в кусты! Мама с соседкой Леной следом бегом вприпрыжку, меж деревьев мелькают. Сел я покурить в полном расстройстве нервных чувств, и вдруг понимаю, что место-то знакомое. Присмотрелся получше, ага! Точно здесь. Прошелся до пенька, пнул землю ногой — и вот он! Лежит родимый, сам Федор Тушканчиковыч, тьфу чёрт, Иванович, собственной персоной в гробике из под конфетной коробки. Как в Мавзолее. Синее не бывает…

Через полчаса мама с подружкой, наконец, болонку поймали и вернулись.

— Феденька!!!!!!!!! — закричала матушка от радости при виде тушкана.

Я говорю, мол, что спячка, конечно, разной бывает, но вот эта — в которой Феденька соизволит пребывать — обещает быть весьма долгой. Дамы меня не захотели слушать. Засунули бережно тушкана себе под лифчик и стали его по очереди отогревать. От меня дамы потребовали гнать машину срочно домой, чтобы спасти бедное животное. В общем, сутки Федя в лифчике жил. По ходу дела его еще водой отогревали, сушили и снова в лифчик прятали. Как только над бедной мумией не изголялись. Когда Феденька после таких водных процедур и прочих измывательств начал слегка попахивать ароматными духами, мне снова позвонила мама, не забыв сообщить трагическим голосом: «Федя умер… Похоронить бы его по-людски надобно…»