Я ничего не ответил, только перевернул страницу потертого томика Фроста, сунул руку в карман брюк и сел обратно на кровать, сделав большой глоток джина. Фикус немного повозился на месте, устроился поудобнее и, кажется, задремал.
Мое тело тоже обмякло, и я абсолютно неподвижно просидел почти до заката, размышляя. Очнувшись, я отставил бутылку джина, прошёл на кухню, взглянув на себя в зеркало, но поспешно отвернувшись от этого разбитого, обозленного и бесцветного человека, что глядел на меня в упор с безотчетной мольбой. Я налил стакан воды, подошёл к окну с цветами и полил фикус. Долго я рассматривал увядающий цветок. И вдруг зарыдал так сильно, как рыдал, пожалуй, только в самом раннем детстве, когда слезы вырываются вместе с громкими надрывистыми криками боли, страха и разочарования.
***
После того дня прошло больше пяти лет. Я сижу на пригорке у озера. Возле берега застыл в полной тишине тростник, а рядом смелыми мазками пестрят желтые и белые кувшинки. Горизонт затянут предрассветной сизой дымкой, сквозь которую пробивается словно растушеванное нежное летнее солнце. Небольшой месяц берега окружен высокими и тонкими деревьями, склоняющими свои ветви как купол над моей головой. В озеро на пару метров уходит крошечный деревянный пирс со скамейкой. К нему привязана лодка со сложенными веслами, которая выкрашена в коричневый и изумрудный. Мимо проплывают утки, ныряя в воду, чистя перья и наплаву клювом хватая водомерок. Лодка раскачивается, точно колыбель, в такт моему дыханию. У меня за спиной узкая тропа, что ведет к дому вверх по холму.
Это небольшой, но уютный деревянный дом с бордовой трубой печи, круглым окном на чердаке, калиткой и скромным садом. Там растут пышные деревья, дикие разросшиеся кусты и несколько аккуратных клумб с фиолетовыми цветами. Вся зелень впускает в свои кроны ветер, что перетекают водопадами с ветки на ветку, с листика на листик. У раскрытого нараспашку окна стоит дымящаяся чашка кофе, тост с сыром и печатная машинка, а рядом с ней стопка рукописи, которую я придавил янтарно-белым камнем, чтобы не разлетелась. Сегодня я закончил свою первую книгу. Не знаю, быть может, что-то из этого да выгорит. Ведь у всех есть весы, на одной чаше которых разбитые надежды, а на другой – искра жизни. И только ты сам решаешь, что перевесит. И какие усилия ты готов приложить.
Последние пять лет стали в моей жизни самыми трудоемкими годами, вместившими в себя столько испытаний, сколько не укладывалось в полвека. Но также они стали самыми насыщенными и счастливыми. Борьба во имя чего-то стоящего и высокого превращается в радостное и здоровое преодоление себя. Мне казалось невозможным схватить самого себя за шкирку и вытащить из обрыва. Ноги соскальзывали с трухлявых корней, руки цеплялись за неверные расшатанные камни, уступ становился порой невообразимо узким, ливень не переставал. Но встать сначала на четвереньки, затем на колени и, наконец, твердо на ноги – на самой вершине – означает всё!