Власть предназначений (Хирный) - страница 52

Еще чуть поодаль стоит барельеф немецкому узколобому общественному деятелю Юлиусу Руппу. Вот его прогрессивная мысль, высечена на граните: « …кто не живет согласно истине, которую он признает, сам опаснейший враг истины…» Какую истину упоминает Юлиус, может истину министра Гебельса? Так Нюрнбергский процесс всенародно признал истину Третьего рейха преступной и смертельно опасной для многих народов, виновные в геноциде были даже казнены. И другая история, уже произошедшая с моим поколением советских граждан. С какой тяжелой болью утраты я расставался с пионерским галстуком: «снимай уже «ошейник» с себя, всё кончено»,– подначивали меня более прогрессивные ребята. Юлиус наверно хочет убедить всех рожденных в СССР в том, что мы сегодня сами себе предатели? Может он прав, а может мир гораздо сложнее, чем прописные истины, которых мы придерживаемся, и всё течет и меняется и даже истины. Ну, что, совсем я запутал тебя, дружище. Россия бывает и такой! Приезжай в Калининград и решишь сам: то ли это Европа в период её упадка, то ли Россия на начальном пути к цивилизации.

Так за непрерывным монологом таксиста мы въехали в Раушен. Курортный городок на берегу Балтийского моря. Августовское солнце старалось изо всех сил, здесь его хватало максимум на плюс двадцать два. С Балтики тянуло прохладой; нет, вру, для меня, южанина – жутким холодом. Решил искупаться в море. Студеная вода обожгла кинжальной свежестью, выгнала обратно на берег. Вспомнил сразу Её слова: «Я не люблю купаться, я люблю смотреть на море, люблю его запахи, люблю его шум, люблю его краски». Теперь понятно, откуда такая романтика, навеянная северной водой. Но я ведь не балтиец, я южанин. Обожаю ласковые объятия морской воды, раздутое искаженное морское дно, кружение бурлящих волн и полет с высоты утеса навстречу мягкой воде, словно короткий сон с полетами наяву. Море научило меня плавать, море лечит мои болезни, море греет мою душу. Я люблю купаться и сливаться с прозрачной живой стихией родной планеты. Вечная слава теплому морю, почти как у Чуковского. На обрывистом склоне балтийского берега, между голых змей корневищ деревьев, сидел черный бородатый ворон. Блестящей красоты птица, размером с беркута, в свободной жизни казалась очень мужественной и грациозной, как вороной конь. В родном городе живут сороки, серые вороны, грачи, редко галки, но этот крупный воробей у нас не встречается. Увидев первый раз в природе черного ворона, я сразу загадал желание, ведь шансов найти кусочек янтаря был ничтожный. Море было спокойным, шторма не ожидалось, весь янтарь спокойно спал где-то на дне Балтики.