Потеряться я не боялась, кошелька срезать не могли, и всадник на лошади не затопчет случайно, на всем скаку ворвавшись в толпу. Аверс не спешил вставать в очередь пассажиров нашего вагона, а скользил по людям взглядом. Спокойно, но сосредоточенно, словно притаился на охоте с арбалетом и терпеливо выжидал дичь у приманки. Что-то мне подсказывало, что таким настороженным Аверс был из-за неких людей Полутени, о которых он так и не рассказал.
- Не опасно. Но держись рядом, прошу.
Часть дороги я провела у окна, завороженная скоростью и пейзажем. Скудные краски зимы не делали ландшафт менее красивым, а постройки и величественные сооружения заводов и магистралей, огромные мосты - завораживали. Когда же дорога загораживалась полосой деревьев, занимала себя разглядыванием купе. Когда и это наскучило, заглянула в книжицу удостоверения личности. Фотоискусство безупречно передавало портрет - до скрупулезной точности. Но мне еще приходилось прилагать усилия, чтобы узнать саму себя - как в отражении, так и на снимке. В здешние двадцать три года люди как дети, слишком молоды и беспечны, и выглядят, скорее, как те, кто только вступает в возраст взросления. В паспорте Аверса фото было два - на одной страничке ему восемнадцать, на другой тридцать. Документы подделывать не пришлось - Тавиар еще не стал совершеннолетним, и на момент их оформления оружейник уже занял его место. В моем случае Аверс нарочно заплел мне волосы в тонкую косичку, запудрил и зарумянил кожу, чтобы она казалась еще более гладкой, чем есть и наказал сделать восторженное выражение лица, когда фотографировалась. Нужна была хоть какая-то иллюзия, что снимок сделан не прямо сейчас а в мои восемнадцать. Вышло не очень. Наивных глаз не получилось даже при том, что в ателье к художнику я попала впервые в жизни.
- Айрис - это имя, которым я звалась, служа у баронской вдовы прислугой... я помню: ты мне его дал, чтобы обращаться по прежнему "Рыс", и никто не спрашивал почему так. А мне тебя называть Тавиаром?
- На людях лучше никак. - Аверс чуть поморщился, но больше равнодушно, чем с отвращением. - Я привык, но от тебя хочу слышать настоящее имя.
- Однажды я поймала себя на желании увидеть тебя в юности. И вот вдруг на самом деле это могу. Ты здесь такой худой и большегубый, один нос, да взрослые глаза... Этот мир так гуманен, что человек позволяет себе продлить и детство и беспечную юность. Насколько я понимаю, жизнь целиком отвоевала себе больше лет - до здешней старости люди прошлого доживали единицами. В этом времени ни у кого не повернулся бы язык назвать тебя стариком в сорок шесть, как звали в Неуке.