– Nicht schießen! Nicht schießen! – прошептал иностранец нестойким волнующимся голосом.
– Да не собираюсь я в тебя стрелять, идиот поганый! – с неожиданной злобой выкрикнул Владимир, чем привел своего невольного собеседника в еще большую прострацию. – Что, ты думаешь, для меня это такое удовольствие?! Да меня каждый твой мертвый по моей милости земляк преследует.
– Bitte, bitte… – шептал человек по-прежнему, тряся ладонями перед своим лицом и словно загораживаясь ими.
– Да ты еще заплачь! Ты вот мне скажи, какого черта мы с тобой считаемся врагами, когда даже не знаем друг друга?! И на кой черт вы поперлись на нашу землю, а?! Что же, мы любить вас за это должны?
Неожиданно человек, видимо, собрался с последними каплями решимости и бросился наутек, решив, что смерть в побеге престижнее плена. Владимир спокойно смотрел, как тот скрывается за ветвями.
– Гнеушев! – услышал он вдруг окрик командира и понял, что упустил немца, хотя был вооружен.
Не дожидаясь трибунала, он со всей силы треснул себя прикладом ружья по левому запястью и свалился от подкосившей боли. Пусть докажут теперь!
Оказавшись в госпитале, Владимир жалел, что не попал в Берлин на торжества. Накатило на него наваждение какое-то… Авось, обошлось бы. Не ощутил, не увидел он то, к чему стремился почти четыре года. Там ликовали освобожденные европейские народы, которые через несколько лет напрочь позабудут, что сделали для них советские солдаты. Плакали от счастья, что скоро вернутся домой, Иваны и Василии. Владимир по-прежнему испытывал странную смесь гордости за свой народ и его титанический подвиг, но смотрел на них как на сумасшедших рабов.
– Думаете, платите жизнью за родных, а на самом деле за верха.
– Да плевать нам на твои верха, ясно?! За родных так и есть!
Все сплеталось в понимании спорящих. Такие разговоры были нередки на памяти Владимира, но он предпочитал не участвовать в них. Материи, его окружавшие, были слишком сложны для анализа. Опошлить их приверженностью к какой-то стороне казалось ему неблагодарной ахинеей.
Он выбрался, вышел с этой войны. Непостижим был факт этого, но Владимир даже не испытывал ликования. Оно настигло потом, как-то внезапно и тошнотворно. Сплетая и выплевывая мысли, дергая сердце. Будто само собой разумелось спокойно спастись, не зная, что делать дальше. Если бы во время его сидения в окопах Владимиру открыли будущее, он обрадовался бы, поскольку только о том и грезил. А теперь…
Владимир дословно помнил описание своих свершений в наградном листе, набросанном приятным почерком с легкими недочетами в орфографии командиром их отдельной зенитно-пулеметной роты: «В боях при прорыве обороны немцев на западном берегу р. Одера и преследуя отступающего врага, т. Гнеушев проявил себя смело и инициативным командиром, показывая образцы в ведении боя. В бою за нас. пункт т. Гнеушев лично сам вел огонь по противнику из крупнокалиберного пулемета, прокрывая наступающее стрелковое подразделение, при этом уничтожил две пулеметные точки, 15 солдат и офицеров противника и 13 солдат были взяты в плен, чем самым дал возможность продвижению наших частей вперед. В результате чего населенный пункт был взят». За это он, наводчик взвода отдельной зенитно-пулеметной роты 1 Белорусского фронта, получил вторую свою награду – Орден Славы второй степени.