Его служба в райотделе – скучная, монотонная инсценировка деятельности, формальные протоколы, отказные материалы. «Как нам платят, так мы и работаем», – говорил Марк. Многие крышевали криминальный бизнес. Именно с этой целью пришли в милицию. Марк мимоходом рассказывал, как его коллеги в дежурных машинах по ночам возили коноплю, брали дань в борделях. Как подкидывали несчастным бомжам патроны и сажали невинных за решетку по наспех сфабрикованным делам, чтобы рапортовать об очередном раскрытом преступлении. Как стали изощренно добывать признания, не портили людям физиономии, за что можно было и поплатиться званием, не утруждались, избивая, а просто раздевали несчастных и мазали финалгоном анусы. И все подозреваемые признавались. Всегда. И в том, чего не совершали. А доблестные сотрудники получали премии и звездочки на погоны по итогам показателей в конце года.
Конечно же, Марк, «белый и пушистый», не мог участвовать в этих мерзостях: и в бордели не заходил, и марихуану не курил, и водку на ночных дежурствах не распивал с коллегами. Видимо, выходил на свежий воздух карамельку пососать, когда они пили, курили, мазали, подкидывали, хватали невинных. Непонятно, как он попал в эту милицию? И уже получил звание майора. И Марина ему верила, и не могла уснуть после его откровений:
– Тебе нужно уходить из милиции при первой же возможности!
– Я больше ничего не могу делать, только служить, – растерянно отвечал он.
– Не пропадешь! Я тебя поддержу! – заверяла Марина.
Марк часто рассказывал о маме: «Она меня любит и всегда делает то, что я хочу». Позже оказалось, не только мама. Маменькин сынок был способным манипулятором. Если ты хочешь, чтобы чужой организм заботился о тебе, делился своими ресурсами – ты должен изменить его сознание. И Маркуша внушал ей постоянно, что вместе им лучше, легче, веселей. И смотрел влюбленными глазами, не скрывая восхищения, десятки раз на день повторяя комплименты: «Дышу тобой, Роднулечка!» О, это он умел делать. Это все, что он умел делать…
Правда, он действительно любил в полном смысле на ее выдохе жадно втягивать воздух. Он ломал все стереотипы, рушил дистанции, лез под кожу, как будто был одержим идеей стать ею. Раболепствовал и наслаждался этой ролью, не давал прохода, заходясь в восторге, захлебываясь слюной. Ходил по пятам, лишая ее личного пространства, даже в туалете не позволял ей закрыться и остаться одной, в ванной, в постели ошеломлял, обескураживал своими просьбами и фантазиями: я хочу называть тебя мамой! Не волнуйся, это только в постели! Марк просил унижать его, делать такие вещи, которые не укладывались в ее голове, и она чувствовала себя сообщницей преступления, шокированная его поведением, отыскивала ответы на свои вопросы у Фрейда: «Все, что вы делаете в постели, прекрасно и абсолютно правильно. Отклонением считается только полное отсутствие секса, все остальное – дело вкуса. Мы никогда не бываем столь беззащитны, когда любим. Каждый нормальный человек на самом деле нормален лишь отчасти». Фрейд успокаивал, но простая мысль о том, что все бредовые выводы о человечестве, сделанные Фрейдом, ошибочны, ибо он имел дело с больными людьми, пришла ей значительно позже. А пока Марина становилась нервной и раздражительной, потенциальной пациенткой Фрейда и, переставала нравиться себе рядом с Марком.