Он что, отпустил меня?
Ничего не сделал?
Сказал, что идёт за аптечкой?
Не верю…
Но пользуюсь этой возможностью и отчаянно лечу к двери. Подбираю сумку, мирно лежащую на полу, и подбегаю к металлической преграде. Плевать, что мой телефон сейчас у насильника под номером «Два». Куплю новый. Когда-нибудь, а сейчас…
Надо рвать отсюда когти!
Но разочарование проникает в грудь, когда стервозный замок не поддаётся моим манипуляциям.
Заперта. Наглухо.
Дёргаю за все выступы, но попытка побега терпит неудачу.
— Куда намылилась? — этот голос покрывает тело мурашками. Холодит пальцы и заставляет волоски во всех местах встать дыбом. — Всё-таки я раздену тебя сам.
Его шаги словно удар молотком по наковальне. Такие же громкие, звонкие, убивающие наповал.
Не могу даже пошевелиться. Потому что каждый звук отзывается в ушах.
Он приближается. Оказывается рядом.
Чувствую его подавляющую энергетику. От которой хочется упасть на израненные коленки и смотреть в пол, громко рыдая.
Мужские ладони обхватывают запястья. Цепляют края куртки, под которой одна порванная блузка, и дёргают на себя. Та валится на пол, звеня замками о линолеум.
А для меня это как выстрел. Тот самый, спасительный, отрезвляющий.
Нет, не дамся.
— Всё-всё! — визжу, кидая на пол сумку. — Я сама-сама!
Оборачиваюсь к мужчине, который пожирает меня глазами. Именно пожирает, потому что не сводит похотливого взгляда. Непристойно изучает.
Не раздумывая, хватаюсь за плечико порванной блузки. Она всё равно больше ничего не прикрывает.
Не могу сопротивляться. Хочу, чтобы это скорее закончилось.
— Остановись, — грубый и резкий приказ. Не двигаюсь, даже не смея спустить ткань хоть на сантиметр. — Снимай обувь и колготки.
Кошусь на мужчину вопросительно. Ошалело.
— А…
— Не собираюсь я тебя насиловать, дурная, — басит эти долгожданные и кажется, волшебные слова. Но нет, я не расслабляюсь, потому что всего несколько минут назад бугай делал то, что говорило именно о насилии.
— Ты мне блузку порвал, — начинаю осторожно, чтобы не спровоцировать его.
— Чтоб пошевеливалась, — произносит недовольно, разворачиваясь. — Я моральный урод, но трахать спасённую бабу… Ещё и пьяным. Не-е, лучше уж по трезвому. И чтобы запомнилось. Поэтому, куколка, давай. Обрабатывать тебя сейчас будем.
Эти его последние слова звучат двусмысленно. Пошло, порочно, грязно.
Да и его усмешка в конце…
Говорит о том, о чём думаю и я.
Но сейчас немного успокаиваюсь. Совсем немного. Потому что знаю — он меня не изнасилует. Пока обрабатывает ранки на коленях и лице. Но мне хватит и этого, чтобы придумать что-нибудь ещё. Чтобы выбраться отсюда нетронутой, в целости и сохранности.