Но это был не конец безобразиям. Босс разломал и мой телефон.
- Вот, теперь у тебя новый номер, новый аппарат, на который настроена только наша агентура. Звонить нельзя никому, только мне и еще по нескольким номерам, которые внесены в контакты. Чьи это номера, я расскажу позже. Забудь на время контракта, что у тебя в этой стране остались родные, друзья или знакомые. Ты одна на всем свете. Ты солдат, без роду и племени, ешкин дрын!
Покончив с нравоучениями, босс подал мне новенький современный мобильник. Чужой, безликий. Я не сказала ни слова, хотя мне было так жаль фотографии, которые были в моем телефоне. Никита и Стас, Мариша с Аленкой, Анечка с Аришкой. Они остались в России. И в моей памяти только. С этого момента я сама себе не принадлежу.
- Пап, а вот у меня есть любимый человек, и я бы хотела иногда созваниваться с ним, не терять связь. Как быть.
- Он тебе не муж. Был бы мужем, раз в месяц разрешили бы разговаривать. Для этого пишешь заявление, указываешь статус человека и номер телефона. Его проверяют и решают, дать ли зеленый свет.
Как всё сложно.
- Не обижайся, дочка, - тронул меня за рукав легкого пиджака, - Я сделаю всё, что смогу. Со мной связь у тебя будет в любое время дня и ночи.
- А я думала, проводишь меня и забудешь о такой обузе, которая везде лезет, где не надо. С глаз долой, так сказать… - отвернулась к иллюминатору, в котором ничего не видно, кроме сероватой мути. Впрочем, в душе такая же вата.
- Я с тебя глаз не спущу, даже там. Ты поразительно похожа на меня, будто и впрямь моя родная дочь. Больше чем Наташа. И я не о внешности, а о характере, ешкин дрын.
Я удивленно смотрела на своего босса. У меня тоже чувство, будто папа Карло мой родной отец. Может, дело в том, что я мечтала об отце с детства, а может, общее горе сплотило нас так крепко, что мы сроднились.
- Ты бы не пошел драться на подпольные бои, рискуя любимой работой, - фыркнула, не удержавшись.
- Ошибаешься… Мне было столько же почти, сколько и тебе сейчас, когда я, сержант милиции, дрался на подпольном ринге за деньги. Только это был бокс, - босс улыбнулся на мой, в который уже раз удивленный взгляд. – Да, и я тоже поступил, как ты.
- В то время бои были разрешены, за них даже кубки давали, гордились.
- Да, тогда было почетно отстаивать честь своего отделения милиции, например. Это было просто соревнование, я и там получал кубки. Но не деньги. В то время евреев особо не жаловали, строили им козни и высмеивали, досталось и моим родителям, односельчане сожгли их дом. Я забрал отца и мать к себе в город, но они все рвались в деревню, здесь им было неуютно. Рискнул, заработал на подпольных боях и купил родителям дом. И моя совесть чиста.