Вскоре девушка затихла окончательно, прижавшись ко мне. Видать и физические, и моральные силы закончились разом.
Она доверчиво прильнула ко мне и отключилась, лишь изредка вздрагивая и что-то бормоча во сне. Похоже, сегодня я узнаю, как это — спать с ней в одной постели. Не оставлять же ее в таком состоянии тут одну. Да и самому не хотелось спать сегодня в одиночестве.
Погладил тонкие плечики, узкую спину, успокаивая. Хрупкая какая. Ее надо оберегать, защищать, а мы тут устроили черт знает что. Прости, Кирочка, но теперь я точно не позволю тебе вернуться к этому уроду.
Просыпаться совершенно не хотелось, там, во сне, было так спокойно и уютно. Немного странно и непривычно, что Ник позволил спать на себе. Но, наверное, это потому, что я перенервничала в последние дни. Одна мужская рука лежала на моей спине, вторая — на пояснице. А я щекой прижималась к мерно поднимающейся и опускающейся груди жениха. Не открывая глаз, провела пальцами по его скуле, уже поросшей жесткой щетиной. Так. Стоп! У Ника не бывает такой щетины с утра!
Распахнула глаза и резко подняла голову. Это я сделала зря — тут же почувствовала вспышку боли. А через несколько секунд пришло осознание — я так себе сладко дрыхла на этом… этом… мудаке московском! И он тут еще меня лапал поди всю ночь! Попыталась встать, но добилась лишь того, что меня только плотнее прижали. Предприняла еще одну безуспешную попытку.
— Кира, не ерзай, — этот Ян, мать его, Александрович, даже глаза открыть не соизволил, — иначе утро продолжим очень пикантным образом.
Сказано было таким тоном, что щеки моментально вспыхнули. Ну да, это он так завуалированно обозначил обыкновенный трах.
— Ты так смешно сейчас сопишь. Чем недовольна? — произнес мужчина и открыл темно-серые глаза. Цвет такой, стальной практически, а ободок не черный, просто темнее, чем радужка. Никогда не видела таких. А взгляд мягкий, немного насмешливый, но такой… уютный, что ли. Нет той острой стали в глазах, к которой уже почти привыкла. Ян, вздохнув, повторил вопрос: — Так чем недовольна? Это же не тебя всю ночь использовали вместо большой плюшевой игрушки.
— Голова болит. И пить хочу, — я притихла, стараясь не шевелиться, чтобы не спровоцировать «пикантное продолжение».
— Лежи, сейчас принесу воды, — вздохнув, Ян выпустил меня из объятий. — Знатно ты вчера набралась, — хмыкнул он, вставая с кровати. — А женский алкоголизм, между прочим, лечится тяжелее мужского.
Стало очень стыдно, хоть и не должно было. А еще я не помнила, что было вчера! Нет, как приехала в квартиру — помню прекрасно. И начало своего расслабляющего демарша тоже. Но что было дальше? Попытка припомнить, что же я могла наговорить Яну, только усилила головную боль. Пить я никогда не умела, теперь точно на мартини нескоро снова посмотреть смогу. Судя по нашему внешнему виду — мы действительно только спали. Это же сколько я выпила, что отключилась? Неужели обе бутылки?! От продолжения самобичевания спас вернувшийся в комнату мужчина со стаканом воды.