Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож;
И горе для тебя.
Твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
Это написано за сто лет до появления товарища Сталина с его длинным "булатным ножом" и с его насмешкой над стонами страны: "тараканов испугались" - эта висельно-юмористическая фраза была брошена по адресу той части коммунистической партии, которая в ужасе остановилась перед страшным разорением эпохи "коллективизации деревни" и "ликвидации кулака, как класса" - "твой плач, твой стон ему тогда покажется смешон".
Более полустолетия спустя другой поэт, Максимилиан Волошин, так рисовал картину будущей революционной победы и свободы:
...Устами каждого воскликну я "свобода",
Но разный смысл для каждого придам...
В Розанов писал: "революция всегда будет мукой", и А.Л. Белый уже истерически вопил:
Люди, вы ль не узнаете Божьей десницы!
Сгибнет четверть вас от глада, мора и меча!
И в это самое время вся русская "гуманитарная наука", как стадо гадаринских свиней, перла, перла, перла к гибели своей и России.
Поэзия и охранка, Толстой и Менделеев, кухарки и футболисты, - все видели пропасть. Только великая ученая тупость не видела ничего. Так не видел ничего величайший тупица философии Гегель и так увидел парижскую коммуну никому не известный поэт Красинский.
Я помню Невский проспект в марте 1917 года и объятую восторгом толпу, которая забыла предупреждение поэта "сгибнет четверть вас от глада, мора и меча". В этой толпе самоубийц пролетариата не было вовсе. Вы можете мне не поверить. Разыщите где-нибудь фотографию знаменитой картины Репина "Демонстрация". Картина относится к революции 1905 года: улица переполнена толпой, восторженно поющей нечто вроде "Вставай, проклятьем заклейменный" толпа не догадывалась, что проклятьем заклеймена именно она. В этой толпе рабочих нет. Народа нет. Пролетариата нет. Это - студенты, курсистки, начинающие приват-доценты и кончающие профессора. Это интеллигенция и только интеллигенция.
Моя кухарка Дуня, неграмотная рязанская девка, узнав об отречении имп. Николая Второго, ревела белугой: "Ах, что-то будет, что-то будет"! Что именно будет, она, конечно, не могла знать с такой степенью точности, как знали: Достоевский, Толстой, Менделеев и Охранное отделение. Дворник, который таскал дрова ко мне на седьмой этаж (центрального отопления у нас в доме не было) дворник с демонстративным грохотом сбросил на пол свою вязанку дров и сказал мне: