— Но и убедительных оснований меня держать тоже нет, — фыркаю, протягивая руки, и Ванюша вначале неуверенно косится в сторону следователя Гулько, затем на дьяка, получая утвердительный ответ кивком.
Замок с браслетов тихо щелкает, и мои запястья свободны. Я вновь слышу собственный источник, он довольно отзывается на призыв, предлагая их всех тут проклясть до седьмого колена. Заманчиво, но чревато ночью в камере. А там жестко и никаких девичьих условий. Не хочу даже знать, во что превратились мои волосы и как сильно осыпалась тушь для ресниц.
Поднимаюсь с табурета под пристальным взглядом недовольных глаз следователя. Надо не забыть забрать свои амулеты на выходе из камеры хранения вещественных доков подозреваемых. Не прощаясь, гордо приподнимаю подбородок, ткнув пальцем в каждого:
— Вот помрет у вас теща, не приходите просить ее упокоить. Пусть до смерти вам мозги колупает!
И выхожу за дверь, от души ею хлопнув. Знаю, это по-девичьи глупо, но бесит. Весь день насмарку, ночью бы успеть на кладбище да с этим Иваном Иванычем разобраться. Иначе завтра меня в похоронном бюро ждет выговор.
Борьке Горынычу — среднему из братьев — вообще наплевать на смягчающие обстоятельства. У него невыполнение работы карается штрафами и лишением премии. Он тут единственный держит похоронный бизнес всего города, кладбище тоже его вотчина. Как и крематорий, где Борис лично подрабатывает печью для сжигания тел усопших, если таково пожелание родственников. И все жалобы с кладбища, а также кляузы от покойников, не ушедших в мир иной, мэрия шлет нам. Боря оправдывается, а по шапке получаю я.
— Кристина, подожди! — меня на середине коридора настигает Вася. Недовольно отмахиваюсь от него, спеша к серой металлической двери, где находится камера хранения. Толкаю ее, пыхтя от того, какая она тяжелая, и врываюсь внутрь, напугав играющих в «Дракон-гоу» гоблинов.
— Вещи мои, быстро! — рявкаю с порога, и самый носатый зеленый тощий гоблин поправляет очки, одергивая форму.
— А лазлешение? — не выговаривая «р», гундит этот гад, стуча длинными когтями по поверхности деревянной стойки и второй рукой касаясь золотой серьги в большом ухе. За ним длинные ряды стоек с ящиками, где хранятся вещи. Считать их бесконечно: заклятие расширения, встроенное в саму систему полицейского управления, свое дело знает.
— Я ее разрешение, — выходит на передний план Шумский, а я просто позволяю ему сегодня побыть героем. В конце концов, без него я тут буду долго торчать.
— Флыф, Фаня, фходи посмофри, — приказал старший гоблин недовольному младшему, пиная его со стула.