— Почему?
— Потому что ты влюбился, — самоуверенно заявляет Андрей и хватает с пола банку краски.
Он тянется за кистью, но я перехватываю ее.
— Можешь идти. Дальше я справлюсь сам.
Брат начинает громко смеяться.
— Не выйдет, Виктор. Я заставлю тебя признать это.
— Заканчивай, — рычу я, — Я не собираюсь ни в чем признаваться.
Стараясь не обращать внимания на смех брата, я открываю банку с краской, и щедро обмакнув в ней кисть, подхожу к стене. Несколько мгновений размышляю, чувствуя, как взгляд Андрея прожигает мой затылок.
— Я серьезно, Андрей, — твердо говорю я, — Проваливай.
Внезапно смех брата стихает. Я слышу, как скрипит матрас, когда он садится на кровать.
— Виктор, она заставила тебя вновь почувствовать, — тихо говорит он, и я зажмуриваюсь, — Ты впервые за пять лет вышел на ринг и не позволил себе проиграть. Благодаря ей, я вновь увидел прежнего Виктора Градова. Виктория вернула тебя к жизни.
Черт возьми, я не могу это слушать.
Но смысл в том, что брат прав. Я размышлял об этом тысячу раз с тех пор, как встретил Викторию. Я не солгал. Когда она вошла в кафе, я действительно перестал видеть всех остальных. Так было лишь раз, но все мы знаем, чем он закончился, а повторения я не хочу.
Я так крепко сжимаю пальцами кисть, что она едва не ломается пополам.
— Посмотри, что ты делаешь.
Открыв глаза, я поднимаю голову и смотрю на стену. И вижу Эйфелеву башню исполосованную белыми линиями. Ту самую, что когда-то нарисовала Майя, но от которой я так и не смог избавиться. Мне не хватило пяти гребанных лет, чтобы стереть ее со стены, а сейчас все изменилось.
Изменилось благодаря Виктории.
Брат становится рядом со мной.
— Еще несколько месяцев назад ты бы хорошенько врезал мне по лицу, предложи я сделать это. Мне, кажется это отличное начало.
— Андрей, я не могу.
— Брат, чтобы смело шагнуть вперед в будущее тебе не хватает лишь одного — встретиться лицом к лицу со своим прошлым.
И Андрей покидает мой дом, оставляя свои слова витать в воздухе.
Майя
Лежа в кровати, я медленно поглаживаю свой едва заметный живот, пока мой муж гремит посудой на кухне и улыбаюсь. Мои глаза закрыты и я чувствую спокойствие, и даже гордость за то, что я смогла справиться. Я больше не ощущаю той ненавистной боли, которая ежедневно преследовала меня и могу действительно по — настоящему улыбнуться.
Виню ли я его во всем произошедшем?
Уже нет.
Я давно перестала злиться, потому что это ужасное чувство мешало мне жить. Я простила его и единственное чего мне хочется, чтобы он узнал об этом.
— Малышка, просыпайся, — говорит Ник, заходя в комнату. С его плеча свисает кухонное полотенце, и он смотрится ужасно мило. Ник подходит к окну и раздвигает шторы. Солнечный свет, моментально проникший в комнату, вынуждает меня сильнее зажмуриться и по-детски сморщить нос.