Когда я узнал результаты анализов, то не смог сдержать эмоции. Ноль процентов родства. Мы не родственники. Сначала в груди появилась легкость и радость от этого факта, затем меня накрыло яростью и непониманием. Значит, отец обманул меня? Он подложил ложные документы? Или как?
В голове крутилось так много вопросов, но я хотел как можно скорее рассказать Эльзе правду. Она сказала, что будет на вечерней консультации и на курсах, поэтому освободится поздно. Если бы я не успел… Если бы не успел, не знаю, что случилось бы с моей девочкой, с моим сыном.
С нашим сыном…
В какой-то момент меня начинает мучить жажда. Не знаю, после скольких часов метаний я спускаюсь вниз к автомату с едой и обнаруживаю в коридоре перебинтованного отца. Ярость моментально обрушивается на меня с новой силой, перед глазами возникает красная пелена, на которой черными буквами написано: «Убить».
Я хочу искалечить его, причинить ту же боль, что и он мне. Чтобы каждый чертов день отец вспоминал о предательстве по отношению к родному сыну и ощущал эту чертову боль.
— Какого хрена ты тут делаешь? — выкрикиваю на весь коридор и подлетаю к отцу.
— Нам нужно поговорить. Тебе нужно узнать подробности.
Эта фраза заставляет опустить занесенный над отцом кулак. Лежачих не бьют, но мне абсолютно плевать на эту аксиому по отношению к отцу. Плевать на разбитую губу, на бровь, на повязку на голове, на корсет, который опоясывает его торс. Когда ему успели оказать первую помощь, да еще и в женской консультации? Этот вопрос остается риторическим.
Сейчас он не похож на моего родителя, скорее, на человека, который постоянно дерется на ринге. Точнее, огребает на ринге. Если нужно, пусть вызывает полицию, где зафиксируют его побои. Я ни о чем не жалею. Я мстил за нас, за мою девочку, за нашу боль.
Если бы у меня не было бинта на костяшках, я бы еще раз врезал отцу. Если бы не фраза, которой он остановил меня, я бы снова набросился на него. Но мне необходимо узнать все. Узнать правду, которую я так долго ждал. Сажусь дальше на один стул от него и… жду. Молча жду, когда на меня польется поток правдивых слов.
— О том, что вы не родственники, я узнал вчера, — начинает отец потускневшим голосом. На самом деле я впервые слышу этот оттенок. Обычно он либо строг, либо сосредоточен, либо расслаблен. Поникшие нотки ему не присущи. — Эльза не моя дочь, а ты не сын Роксаны. Я не знал об этом до вчерашнего дня.
— Правда? Тогда как объяснить наличие документов и твою связь с сестрой Марты?
Впервые за все время нахождения в стенах больницы я внимательно вглядываюсь в лицо отца и удивляюсь. Ни разу не видел, чтобы его глаза казались столь грустными и тоскливыми. Можно предположить, что я ошибаюсь, но нет — я видел этот взгляд в отражении зеркала, когда мы расстались с Эльзой. Отец уже не кажется таким уверенным и стойким. Он сломлен. Уязвим. Слаб.