Глаза Лукьяна закрылись, он рывком поднял нас обоих.
— Ты не будешь вечно сидеть в своей собственной клетке, Элизабет. Тогда они все победят, — он посмотрел на меня. — То, что ты остаешься здесь, отгораживаясь от мира, не означает, что мир отгораживается от тебя. Он не будет уважать границы, которые ты себе навязала. Не в этом мире. Только не в моем мире. Опасность не знает границ, Элизабет. И смерть тоже. Она придет за тобой, где бы ты ни пряталась. А ты прячешься.
Я понимала, что он делает. Он насмехается над моим гневом, пытаясь его выплеснуть.
— Я не собираюсь заставлять тебя делать первые шаги в мир, в котором, как ты уверена, не сможешь выжить, но я сделаю все, чтобы это произошло, — уверенно заявил он. — И ты тоже. Так что дерись, мать твою. Не для меня. Сделай это для себя. Это лучше, чем гнить здесь.
Я выпрямила ноги и, прищурившись, посмотрела на него.
— У меня нет другого выбора, кроме как гнить здесь! — крикнула я.
Он кружил вокруг меня, и я двигалась вместе с ним, как будто я добыча, не позволяющая попасться в ловушку.
— Ты же знаешь, что у тебя есть выбор. Выбор есть всегда, — возразил он.
Я издала звук разочарования, который удивительно походил на рычание. Он бросился вперед с кулаком. И снова я не успела отодвинуться, так что костяшки его пальцев врезались мне в скулу.
Мои зубы сцепились и погрузились в язык. Я почувствовал вкус медной крови. Моя рука инстинктивно потянулась к щеке, а обвиняющий взгляд – к Лукьяну.
Он не бледнел, даже не моргал от моей боли.
— Я не собираюсь обращаться с тобой, как с фарфоровой куклой, Элизабет, — сказал он. — Ты уже сломлена. Внутри тебя уже нечему сломаться, — он продолжал кружить вокруг меня. — Не думай, что я буду снисходителен из-за того, что между нами.
Его кулак метнулся вперед, и на этот раз, несмотря на пульсирующую щеку, я увернулась. Его глаза вспыхнули чем-то похожим на одобрение.
— Я постараюсь сделать это как можно сложнее именно из-за того, что между нами, — сказал он. — Я тебя не потеряю.
А потом он снова ударил меня, на этот раз в живот.
Я согнулась пополам, мой завтрак грозил вырваться наружу. И снова в какой-то смутной и отстраненной части себя я поняла, что Лукьян еще сдерживается. Он проверял себя прямо перед тем, как ударить. Меня злила даже не боль. А сам удар. В нем не было настоящего желания ударить меня.
Кристофер бил, чтобы сделать меня слабее. Лукьян, — чтобы сильнее. Я знала это. Но из-за этого было еще больнее.
Я сплюнула густую слюну с кровью и выпрямилась.
— Ладно, — прохрипела я. — Тогда давай сделаем это.