— Я не знаю… — возразила я.
— Ты знаешь меня, — бросил он вызов, удивив меня своим мнением.
— Я знаю тебя меньше всех, — сказала я чуть громче шепота.
— Ты меньше всего знаешь себя, если думаешь, что не сможешь этого сделать, — возразил он.
Затем он на полсекунды прижался губами к моим. А потом исчез. Оставил меня созерцать смерть среди прекрасных трупов.
***
— Это не так просто… он причинил мне боль, поэтому я должна убить его? Жизнь не так устроена, — сказала я, и это мои первые слова после нескольких часов тишины.
Лукьян стоял в гостиной, глядя на печально известные французские двери. Они не беспокоили меня так сильно, как раньше. С каждым днем они беспокоили меня все меньше и меньше.
Мужчина, которого я любила больше, чем ненавидела, не сразу повернулся на мой голос, просто продолжал смотреть в окно. Я уже не в первый раз спрашивала себя, о чем он думает. Вдруг он думал, что мир будет вне моей досягаемости, и если я навсегда останусь здесь пленницей, то и он тоже? Означает ли это, что вечность – это тюрьма, в которой я скорее всего останусь одна.
Возможно.
Кислота жгла мне горло от мысли, что я слишком глупа или слишком труслива.
Моя болезнь, моя разбитость означали, что я потеряю ощущение свежего летнего бриза, хруст осенних листьев под ботинками, кусающую красоту зимнего холода, наблюдая, как новая жизнь расцветает весной.
Раньше я не считала это потерей, потому что мне было наплевать на жизнь и смерть внешнего мира, ведь я разлагалась внутри. Теперь все изменилось. Лукьян это поменял.
Он повернулся, изучая меня и мое лицо.
— Именно так и устроена жизнь, Элизабет, — сказал он, ничем не выдавая того, что понял по моему лицу. — Он не просто причинил тебе боль. Он сделал кое-что похуже. Боль подразумевает какое-то исцеление. Ты не исцелилась. Ты никогда не исцелишься. Он убил тебя, как личность. Теперь ты такая же, как я. Я выбрал эту жизнь. А ты – нет. Значит, ты не его жена и не женщина, которую он обидел. Ты – Элизабет. Ты – это ты. Женщина, которую он убил. Теперь пришло время дать сдачи.
Я прикусила губу.
— Хочешь сказать, что у меня есть два варианта? Но я не думаю, что это важно, ведь ты принял решение, что у меня есть только два варианта, — я уставилась на него. — Во-первых, если я не пролью кровь, не стану убийцей, я перестану быть твоей. Это ведь ультиматум, верно? Тебе нужно, чтобы я тоже была монстром, хочешь себе компанию? — я озвучила страх, который пульсировал в моем теле.
Он долго не отвечал.
— Одиночество для меня не приговор. До недавнего времени оно было настолько близко к раю, насколько это возможно для таких, как я, — он шагнул вперед. — До недавнего времени, — повторил он. — Ты была права, когда говорила, что я коллекционирую мертвых, потому что они не могут причинить мне вреда. И я был счастлив управлять мертвыми. Живые для меня ничего не значили. Я не хотел запятнать себя недостатком человечества.