Я моргнула.
— Ты хочешь, чтобы я злилась на тебя вечно?
— Вечность — это восприятие, а не временная шкала, — пробормотал он, прижимаясь губами к моим волосам и вдыхая запах. — Я думаю, тебе придется злиться на меня вечно. Только так ты сможешь меня пережить, — он коснулся губами ушибленной кожи на моем плече. — Это единственный способ выжить.
— Мы не найдем безопасность, не так ли? Нет мира друг в друге? — прошептала я.
— Нет, — согласился он. — Не найдем.
Потом он поцеловал меня, и я поняла, что не хочу ни безопасности, ни покоя.
Ни капельки.
***
Вторая партия убийц прибыла через три дня.
Лукьян ждал их, так что мы были готовы.
И все они умерли в крови.
Мы с Лукьяном стояли рядом, сражаясь бок о бок.
— Надо уходить, любовь моя, — сказал Лукьян, смахивая с моей щеки брызги крови. Не моей. — Ты же знаешь.
Его глаза обежали комнату, коснувшись измученным взглядом тел, крови, ужаса.
— Это только начало. Этот дом превратится в кладбище для любого, кто попытается причинить тебе вред, — пообещал он, кусая меня за плечо. — Но в конце концов дом станет нашим склепом, если мы не уйдем. Если мишень стоит на месте, она долго не живет. А я не позволю этому случиться, — его взгляд был непреклонен. — Ты просто должна быть уверена, что не допустишь этого. Пришло время убедиться, что слабость и человечность, оставшиеся внутри — не убьют тебя. Так оно и будет, если представится такая возможность. Потому что люди убивают почти так же хорошо, как и помогают. Проклятие и благословение, как говорил Дель Торо.
Мне показалось, что в его глазах мелькнул огонек.
— Ты боишься внешнего мира, потому что он раздавит тебя, причинит боль, уничтожит. Но ты уже раздавлена, ранена, уничтожена, — его слова были резкими и нежными одновременно. — Так почему же ты боишься мира, который предлагает тебе того же? Ведь вместо того, чтобы позволить миру уничтожить тебя, ты можешь предложить разрушение в ответ?
Я смотрела на него, на человека, который когда-то говорил не словами, а только смертью. Тот, кто был немыслимо жесток и в то же время непостижимо добр. Святой, играющий мрачного жнеца. Или мрачный жнец, играющий святого. Мое проклятие и благословение.
Я высвободилась из его объятий, он хотел схватить меня обратно. Я подняла руку, чтобы остановить его.
Он остановился.
Мои глаза были прикованы к нему. Затем я осмотрела смерть вокруг тем же, как мне показалось, измученным взглядом. Мертвые меня не пугали. Сад дразнил меня чистой живостью жизни.
Я перешагнула через тело, не обращая внимания на теплую кровь, запятнавшую мои босые ноги.