Пашка, обжигаясь, ест. Мать молча смотрит на него. Отцовский полосатый пиджак висит на ней, как на вешалке. Морщины на лице понемногу разглаживаются.
Не догадался бы Вальтер! От немцев все можно ожидать. Вчера унтер-офицер Гюнтер — так, кажется, зовут его — чуть не застрелил Сеньку Федорова. Сенька нашел в траве красную звезду. Когда наши отступали, обронил кто-то. Принес звезду домой и стал любоваться ею, а Гюнтер увидел. Раскричался на все село. Уже хватался за парабеллум, но Вальтер его остановил. Что-то сказал по-немецки, и Гюнтер, забыв про Сеньку, стал орать на Вальтера. Но парабеллум так и не вытащил.
Пашка надел старенький пиджак, незаметно положил в карман бумажный пакет, спрятанный в старой калоше.
— Куда? — спросила мать.
— К обеду буду дома, — сказал Пашка. — Как штык.
— Ох, гляди, бедовая голова, добегаешься!
Пашка задержался на пороге.
— Зачем нам Вальтер про Москву сказал? — спросил он.
И, не дождавшись ответа, вышел в сени. Чуть погодя снова просунул в дверь давно не стриженную голову.
— Я ненавижу всех фашистов. И Вальтера тоже. Немцы ведь все фашисты?
И снова мать ничего не ответила. Она смотрела на пламенеющие угли и думала о муже и о другом сыне.
Где они сейчас? Живы ли? Ни им письма не пошлешь, ни от них весточку не получишь. И когда наконец они погонят немцев с земли русской?..
— Когда?! — вслух спрашивает мать.
— Что «когда»? — говорит Пашка.
— Чтоб к обеду был дома, слышишь?
— Как штык, — говорит Пашка и захлопывает дверь.
2
Над почерневшей пожарной каланчой плывут облака. Вяло полощется немецкий флаг с черным изломанным пауком. У крыльца комендатуры грузовая машина. На траве сидят и лежат солдаты. Мундиры расстегнуты, рукава закатаны. Пилотки засунуты под ремни. Пашка давно обратил внимание, что немцы почти все светловолосые и рыжие. Черных мало. Солдаты жуют хлеб с маслом и прихлебывают из алюминиевых кружек. В поселковый Совет, где обосновалась немецкая комендатура, часто приезжают машины с эсэсовцами. Эти тоже незнакомые, — видно, утром прикатили из города.
Пашка делает крюк, чтобы не проходить мимо солдат. А то, чего доброго, остановят и начнут потешаться. Лопочут что-то по-своему и зубы скалят, будто никогда не видели русских мальчишек. Три дня назад вот так же остановили Пашку и стали с ним разговаривать. По-немецки болтают и ржут как лошади. А потом один, сухопарый такой, протянул кусок хлеба, намазанный чем-то, и велел есть. Пашка откусил кусочек и стал плеваться. А они упали на траву и со смеху катаются. Вот сволочь этот сухопарый, — намазал хлеб солидолом.