Мама рассказывала, как дедушка Андрея шел здесь, по холлу, и вдруг рухнул как подкошенный, возможно, я не услышала подробностей, потому что во мне все разрывалось от боли, от чувства вины. Боже, что я натворила!
— Это я во всем виновата! Я его прогнала… он приехал… звал с собой, сказал, что любит… а я прогнала! — не в силах больше переваривать это в себе, я каялась, не зная, слышат ли меня Аристовы, знают ли, из-за кого у них случилась беда с сыном, повлекшая за собой и приступ у дедушки.
Конечно, я не хотела и не думала, что такое может случиться, но я винила только себя. За все. За каждое сказанное слово, за каждый идиотский поступок, за каждый раз, когда не отвечала на его звонки, и больше всего — что отключила телефон в тот вечер, когда мне пытался дозвониться.
А теперь оставалось только снова и снова перечитывать его сообщения:
«Малявка, возьми трубку, пожалуйста».
«Я просто хочу тебе сказать».
«Открой дверь, Ви-ки».
«Ви-ки, пожалуйста, перезвони».
«Я буду ждать тебя моя Малявка».
Телефон снова сел, и в потухшем экране отражалось мое лицо. Красный нос картошкой, узкие щелки глаз, опухших от слез, и искусанные губы в кровь. Если в этом помещении и был кто-то, кто не знал, как я его люблю, то теперь наверняка все уже поняли.
Поздно вечером нам сообщили, что Андрея перевезли в палату интенсивной терапии и всех попросили освободить клинику. Я не могла смотреть на Ленточку и родителей Андрея, всячески избегая их взглядов, но только им разрешили остаться. Все остальные покинули стены клиники, услышав «состояние стабильно тяжелое» от седого врача, заметно уставшего после стольких часов работы.
— Как что узнаю, позвоню, — шепнул мне на выходе Макар и, накинув капюшон, растворился в темном коридоре клиники.
В детстве я часто засыпала с родителями, когда мне было плохо, я всегда забиралась между ними и только окруженная их теплом могла успокоиться. Наверное, так бывает во многих семьях, но мне казалось, что в моей это какая-то особенная связь, словно они отдают мне часть себя, дарят свою энергию, чтобы их несмышленыш мог топать дальше по жизни. Так и в ту ночь, после того как мы вернулись из клиники, я уснула рядом с ними, наверное, и в настойке маминой было что-то успокоительное.
Контролю человечества время до сих пор не поддается и не перестает удивлять. Где-то на отдыхе, на веселом празднике, оно летит незаметно. Рядом с Андреем и вовсе всегда его было мало. Оно как гравитация — вроде величина постоянная, но чем дальше от земли, тем становится меньше.
Вот и сейчас я себя чувствовала зависшей где-то между небом и землей. Все застыло во мне, словно я не живу, а просто наблюдаю, как снуют люди в клинике, на улице. Они спешат по своим делам, торопятся жить, мечтают о лучшем будущем. Как и я еще совсем недавно мечтала закончить универ, создать свою студию, какая когда-то была у мамы, приезжать на лето в Москву, и в моих мечтах всегда были встречи с Андреем на вечеринках или на праздниках наших семей. Странно, но я не думала о том, что жизнь не стоит на месте и вечно так продолжаться не будет.