Грохот неожиданно врывается в тишину, и я, подскакивая на месте, чуть ли не падаю на пол, распахивая глаза. Снова стук, как будто ударяют по металлическим шкафчикам в раздевалке. Прислушиваясь, поднимаюсь на ноги и бесшумно подхожу к двери. Прохожу душевые и слышу голоса. Голос… Его… голос.
Сердце ухает вниз. Горло сушит моментально.
– Какого хрена ты творишь? Ты же…
– Ты немедленно это вылижешь, понял? Живо, – парень, стоящий ко мне спиной весь в чёрном, вновь с силой ударяет другого о шкафчик, в котором лежит моя форма.
– Но я…
Мне кажется, что звук отключают, или же шум в голове от паники и невероятно сильного толчка где-то в груди, затмевает всё остальное. Мои глаза прикованы к ещё более мощной, чем я её запомнила, фигуре и к венам, вздувшимся на сжимающей рубашку парня руке с татуировкой. Меня бросает то в холод, то в жар. Мне плохо… физически плохо. Перед глазами бегают чёрные точки.
Хватаюсь пальцами за косяк и боюсь, что упаду. Это ОН. Я думала, что выстою… думала, что не будет так больно и, одновременно, страшно за себя. Нет, не оттого, что на меня сейчас могут наброситься с кулаками, а в том, что всё тело, разум, сердце, мысли – они подводят меня. Никаких слов нет, как и отработанных едких фраз. Смелости… ничего… боже…
– Вылизывай, ублюдок, чтобы этого не было здесь. А я пока сниму прекрасный фильм о том, что бывает, когда кто-то хочет узнать вкус дерьма, – и его голос не изменился. Характерный акцент. Ярость. Ненависть. Хриплость. Жестокость.
«Я верил во всё это дерьмо, а ты лгала мне о своих чувствах. Я любил… любил…»
– Ты же за нас, – раздаётся писк.
Задыхаюсь, смотрю, как ОН поворачивается, и вижу ту самую его улыбку, которая просто высечена у меня на коже. Едкая. Грязная. Отвратительный оскал, после которого всё разрушается.
Нет…
– Мне насрать на вас, на всех разом, ясно? Я не поддерживаю ни вас, ни других. Я сам по себе. Вы шлюхи, которых ебут во все дыры, и вы счастливы делать так, чтобы другие страдали…
«Вы обе продажные суки, шлюхи в моих руках, которых я только имею».
Меня словно ударяют по затылку, и я оступаюсь. Это обрывает ЕГО речь. Прячусь за стену и зажимаю рот рукой, только бы не заорать. Только бы не выдать своего присутствия. Меня трясёт. Картинки воспоминаний с новой силой врываются в мою голову. Каждый удар проходит ослепляющей вспышкой боли по моему сердцу. Снова.
– Приступай, вылизывай дерьмо, которым намазал шкафчик Миры. Или ты хочешь попасть в руки того, кто наказал Флор? Ты же помнишь, что с ней было, верно? Так что, давай, без лишних слёз. Вперёд, чтобы впредь знал, что каждый поступок имеет свою цену. Передай это другим, – новый удар, и я вздрагиваю, жмурясь от очередного беззвучного крика внутри.