Когда до меня доходит, я чувствую себя полным идиотом, потому что не понял этого раньше.
Она боится похищения.
Не изнасилования, как мне показалось после ее сумасшествия в такси. Хотя, скорее всего, это тоже есть. Но в основном ее беспокойство вращается вокруг того, что ее берут в плен и удерживают против воли.
Страх стать заложником — довольно специфический вид страха, чьи корни растут из определенного воспитания. И, возможно, определенного обучения.
Я вспоминаю ее слова.
«Все наши отцы — плохие люди. Очень плохие люди. Из тех, кому все равно, кому придется причинить боль, чтобы получить желаемое».
Тогда я представил наркоторговцев или еще каких-нибудь заурядных уголовников. Может быть, даже бездушных генеральных директоров-миллиардеров. Но в сочетании с едким презрением в ее голосе каждый раз, когда она называет меня гангстером, неестественным спокойствием, которое она проявляла во время автомобильной погони и перестрелки, и паранойей по поводу того, что она стала жертвой похищения (и, честно говоря, всего остального), я думаю, что моя маленькая воришка — отпрыск кого-то хуже.
Наблюдая за выражением моего лица, она спрашивает:
— Что?
— Джулия, — раздумываю я вслух. — Это же итальянское имя?
— Нет. Английское.
— Нет, если его дарят девушке, родившейся в итальянской семье.
Ее лицо бледнеет, как будто ей дали пощечину.
Бинго.
Что-то на моем лице заставляет ее сделать шаг назад.
— Я не причиню тебе вреда. Нет никакой необходимости пытаться убежать.
— Пожалуйста, отпусти меня, — сдавленным голосом просит она.
— Джулия, мне все равно, кто твой отец.
Она застывает на месте, словно окаменев. Венка на ее шее начинает биться сильнее.
— Я не буду удерживать тебя против твоей воли, — говорю я тихим и безобидным тоном. — Клянусь тебе. Но мне нужно выяснить, кто именно стоял за этим нападением, и разобраться с ним… или с ними. Тогда ты сможешь уйти. Ради твоей безопасности, как и ради моей. Договорились?
Она сглатывает. Ее руки дрожат. Я борюсь с желанием подойти к ней и заключить в объятия, указав вместо этого на коридор за кухней.
— Там есть комната для гостей. Ты можешь пойти туда. Я не буду тебе мешать. — Когда она не двигается, я добавляю: — Дверь запирается изнутри. Рама усилена сталью. Никто не может войти, если ты не впустишь.
— Там есть камеры?
— Нет. — Она облизывает губы, переминаясь с ноги на ногу, пытаясь решить, верить мне или нет. — А еще в тумбочке лежит пистолет. Он заряжен. Судя по тому, как ты держала винтовку, полагаю, ты знакома с огнестрельным оружием.
Она прищуривается и смотрит на меня, наверняка жалея, что сейчас у нее нет пистолета.