И попятился.
- Жутиус, ведьмин кот, - вздернув нос-пуговку, заявил тут. - Премного рад знакомству с братом прекраснейшей из женщин, - и на Изу глянул. - Не подскажете ли, философский тракт несравненного Искандера Мадера «Семь кругов от броска камня в воду» разрешен ли к изданию или так и прячут сей великий труд под замком сильные мира сего.
- Чего? - от ошеломления Себастьян соображал плохо. - Первый раз слышу про такой.
Кот недовольно мотнул хвостом:
- А про какие слышали? - и глаза прищурил, точно его, Себастьяна, в неграмотности подозревал.
- У Искандера Мадера есть две всенародно известные монументальные книги, ставшие вехой эпохи, - Себ принял позу: плечи расправил, грудь выпятил и подбородок вздернул, и начал вещать, как бывало отвечал урок в Академии. - Трактат о смысле жизни и его потере «Основные способы применения мыла в быту» и изыскание на тысяче пятистах страницах о нравах, дурновкусии и излишествах современного высшего общества «Не сыпьте соль на сахар». А ни о каких круга, камнях и прочей лабуде он не писал!
Жутиус удрученно вздохнул:
- Какой труд был! Гениальный! Венец творения мэтра! А что же? Пропал! Загажен критиками и сожжен! Как и его творец!
- Но Искандер Мадера умер своей смертью в преклонном возрасте... - начал было Себастьян, но был прерван нечеловеческим воплем. Кошачьим то есть. И на миг оказался в цветущей весне, когда оравы таких вот полосатых и не только полосатых дурным криком ночами спать мешают.
- Обман и клевета, порочащие великую жизнь и великую смерть великого челове.
Но договорить не успел, отвлекся на уворачивание от запущенного в него тапка с белым помпоном.
- Кыш отсюда, блохастый!
Предмет обувки врезался в стену. Ида вздрогнула и моргнула, точно лишь сейчас очнулась ото сна. Она хотела что-то сказать, но Изабелла ее опередила:
- Пойдемте уже, я есть хочу ужасно! - и щеку под вуалью почесала.
И Себастьян начал отсчитывать минуты до конца своей каторги.
Глава 36. В которой ничего не происходит, а Лера заражается паранойей
Братец продолжал морщиться от «боли», явно надеясь на жалость окружающих. Даже прихрамывал. Я ж не изверг, сжалилась. Родная кровь все-таки.
- Ты тапочки надевай, так удобнее будет, - и на те самые с белыми помпончиками указала.
К тому же бедный Фрэнсис полдня дом драил. Может у них тут и полагается в уличной обуви ходить в помещении, но моей душе это было глубоко противно. Себастьян хотел было что-то вякнуть, даже рот открыл. А потом закрыл. Ботиночки свои скинул, переобулся. Покладистый, тихий, моргнуть лишний раз боится - лепота!