— То, что ты рано или поздно отпустишь меня? — мой голос звучал жалко в этой комнате чужого дома, но я не могла не спросить еще раз.
Похититель вдруг оттолкнулся от стены, в мгновение ока оказался передо мной и положил свои огромные руки по обе стороны, оперевшись о кровать.
Я застонала.
И тут же его взгляд стал более осмысленным, сфокусировавшись на моих губах.
— Ты — Блэквуд. И я уже не уверен, что ты сможешь отсюда уйти, — прохрипел он в ответ на мой вопрос. — Вы — те, кто убивает, разоряет, калечит, порочит чужие жизни. А Клауд — тот, кто сломал мою жизнь, смешал с дерьмом, растоптал без суда и следствия. А ты — та, кто была с ним рядом, кто ублажала его, кто поклонялась его правлению в Лейстауне.
Я оскалилась.
— А знаешь, что? — запищала я, черпая силу из ненависти имени мужа. — Ему просто насрать на меня. И всегда было. Так что, давай, убей меня. Ты сделаешь одолжение и ему, и мне. Особенно мне, если быть честной. Особенно мне!
Мой похититель пресек истерику быстро: он поймал мое лицо одной рукой, зафиксировав так, чтобы можно было смотреть в глаза, молча смотрел около минуты, будто бы вкушая мою ненависть, наполняясь ею, заряжаясь, а потом вдруг обрушился поцелуем на мои губы.
Он застонал, и мне показалось, что он впервые за долгое время целует вот так — жадно и ненасытно. О, Луна, что это был за поцелуй. Впервые мое тело среагировало на прикосновения мужчины так, как сейчас. Куда-то пропал стыд, страх, а первое место выступили желание и невыносимая жажда. Мне было просто жизненно необходимо, чтобы его руки продолжали исследовать мое тело, а губы — прикасаться к моим губам. От одного только его дыхания у меня закружилась голова, подогнулись ноги, и мне показалось, что мои кости превратились в желе — накатила такая слабость, томность, что я чуть не рухнула снова на кровать, но уже увлекая его за собой.
Странное дело, но ни одной мысли о том, что я поступаю как непорядочная, падшая женщина, у меня не было.
Если бы этот человек хотел сделать мне что-то плохое, он сделал бы это уже тысячу, миллион раз. Но за все это время не причинил вреда большего, чем мой собственный муж. И это ужасно меня подбадривало.
Алекс
Ее тело пульсировало от дикого, животного напряжения и била дрожь, которая отзывалась везде: внутри меня, вокруг меня.
После того, как я напомнил ей о том, кто она, между нами рассыпались искры злости, как от костра, в который плеснули бензин.
У меня чесались руки — так хотелось свернуть ей шею, чтобы, наконец, покончить с этим тупым планом и избавиться от нее, от мыслей о ней раз и навсегда. А после этого сделать самое главное — всадить себе пулю в лоб, выпустить мозги, закипающие от одного присутствия рядом.