Николь повернулась к Патриции и положила руки на восковые щеки:
— Было приятно познакомиться, — она улыбнулась, — но мне пора.
Она застучала каблучками к выходу, отпихивая Августино с дороги. Как же она ненавидела этот дом — жуткий, уродливый и мрачный! Она перескакивала через ступеньки и была невероятно рада, что покидает логово вампира. Лоренцо был чудовищем, но не запирал ее, и она могла гулять по городу, смотреть на людей и напитываться напоследок дневной жизнью, чтобы потом вспоминать ее с теплом. А здесь Николь томилась в четырех стенах, и единственным развлечением были порка и садовник за окном. Августино специально ограничивал своих рабов в передвижении, чтобы он был светом в оконце, и тогда все его наказания становились лаской и добротой для несчастных фамильяров, запертых в настоящем доме ужасов.
Николь привалилась к косяку, размяла лодыжку и в изумлении уставилась на Самиду которая стояла перед ней в нескольких шагах с ножом в руках.
— Я убью тебя, — прошептала фамильярка, — ради него. Я готова умереть ради Августино.
Самида бесшумной тигрицей в платье кинулась на Николь, которая с воскликом удивления и возмущения отпрыгнула в сторону. Девушка потеряла равновесие на высоких каблуках и с грохотом упала на спину. Фамильярка повернулась к Николь с безумной улыбкой, и девушка торопливо сняла туфлю и вскочила, направляя острый каблук на Старшую:
— Не подходи, — она сбросила вторую лодочку и твердо встала на широко расставленные на ноги, — я буду насмерть биться. Я уже почти вампир!
Самида бархатно рыкнула и кинулась на ненавистную ей дрянь, которая посмела обидеть ее Господина, но она запуталась в подоле и рухнула Николь под ноги. Она завизжала и попыталась ударить острым лезвием ступню девушки.
— И чего ты смотришь? — Николь отскочила в сторону, вытаращив глаза на смеющегося Августино, который стоял в дверях, ведущих в подвал.
Самида ползла за Николь и взмахивала кухонным ножом в горьких рыданиях. В этом доме были все сумасшедшие, потерянные и невероятно одинокие. Девушка решительно кинулась к Старшей, увернулась от ножа и крепко перехватила тонкую руку, обнимая и прижимая фамильярку к себе.
— Ненавижу тебя, — замычала Самида в грудь Николь, уронив нож, — ненавижу!
— Да, — девушка погладила Старшую по голове, пропуская густые волосы через пальчики, — я знаю, милая.
— Ты должна лежать под яблоней! — просипела Самида.
Августино довольно хмыкнул. Николь с осуждающим непониманием посмотрела на него:
— И чего ты радуешься? — она продолжала поглаживать плачущую фамильярку, которая порядком увлажнила ее платье своими слезами, — ей плохо, а ты веселишься.