«Ваш дед, волчата, тоже славно погулял в свое время. Не с шайкой, с отрядом. Щипал соседей, аж пух летел! Запомнили его по всей Арголиде. И выше хаживал…»
Уверен, Иобат Второй снискал похожую славу.
– Это ты Беллерофонт? – спросил он, выслушав рассказ дочери.
– Я, господин.
– Тебя прислала Сфенебея?
– Да, господин.
– Сядь, – он указал рукой место перед собой. – В кустах есть вторая дерюга, подстели.
Я повиновался.
– Ешь. Пей.
– Здесь всего одна чаша, господин.
– Пей из моей. Никто не скажет, что я оставил гостя в нужде. У гробницы моих предков? После смерти я не оберусь позора.
Хлеб был кисловатым. Вода – свежей, холодной. От нее ломило зубы. Лук оставил во рту приятную горечь. Не произнося ни слова, Иобат следил за тем, как я ем и пью. Следил и телохранитель: приплясывал на месте, словно ему приспичило по малой нужде. Когда я еще только потянулся к чаше, он сорвался с места, громыхнув доспехом, но Филоноя удержала его. Царевна не хотела, чтобы кто-то мешал нашей беседе.
Ей не хватило бы сил, а может, власти остановить гиганта. Но быстрый взгляд царя уперся в грудь телохранителя, как таран в городские ворота – и створки треснули, подались назад.
– Теперь говори, – велел Иобат.
Что я мог ему сказать? Обходя молчанием скользкие моменты, я поведал царю историю смерти аргосского ванакта – так, как ее хотела бы услышать его старшая дочь. Стена, ночь, подлый убийца. Нож. Камень. Месть сына за отца. Посягательства Сфенебеи на мою честь – тут я запнулся. Меня поддержали взмахом руки: продолжай! Похоже, Иобат хорошо знал привычки дочери.
Что, если и Филоноя такая же? Будет такая же? С возрастом, а? Нет, быть не может. Ликийки самостоятельны, да. Но разве каждая из них таскает на супружеское ложе кого ни попадя? Если даже и каждая, то Филоноя другая.
– Камень, – задумчиво повторил царь. Мои терзания прошли мимо него. – Мой внук убил наемника камнем?
– Да, господин.
– Анаксагор не убьет и муху, увязшую в меду. Я имею в виду, своими руками. Ты лжешь, Беллерофонт. Я не виню тебя: уверен, эту ложь придумала Сфенебея. Она угрожала тебе смертью, если ты скажешь правду?
Я молчал.
– Это ты убил абанта? Отомстил за моего зятя?
Я молчал.
– Есть еще какие-то смерти, о которых ты умолчал? Смерти, которые не состоялись? Умерли на стадии замысла?
Я молчал.
– Отлично, – царь улыбнулся. Отпил из чаши, не чинясь тем, что ее касались мои губы. – Я так и думал. Твое имя говорит само за себя. Это настоящее имя?
– Нет, господин, Это прозвище.
– Как тебя назвали при рождении?
– Гиппоноем.
Я снова лгал. Не знаю, как меня назвали при рождении. Вероятно, никак. Имя Гиппоной я получил в Эфире, став приемным сыном Главка и Эвримеды.