И я не хочу, гавкнул пес. Я хочу лепешку.
– Мне всегда было интересно, – Гермий присел на камень, – как этот ненасытный обжора прижился у нас, в Аиде. Я помню времена, когда мы не держали собак. А потом раз, и нате – домашний скот.
– Скот? – удивилась Персефона. – Домашний?!
– Не обращай внимания. Кое-кто зовет таких, как твой любимец, домашним скотом. Кербер, сын Тифона и Ехидны? Брат Гидры, Химеры и бог знает кого еще? Нет, бог не знает. Тифон с Ехидной наплодили уйму детей, всех и не упомнишь. Ты не заметила, когда собачка прибилась к преисподней?
Персефона пожала плечами:
– После второй битвы.
– Это какой же второй?
– После победы Зевса над Тифоном. Мелкие Тифониды тогда чуть не померли со страху. Разбежались кто куда, попрятались. Химера – в ликийские пещеры, Гидра – в Лернейские болота. Этот, – она кивнула на пса, – нырнул в Аид.
– Где? – заинтересовался Гермий. – В какой вход?
– Понятия не имею. Думаю, тоже где-то в Ликии. А может, в Лерне, где Гидра. Собакам болота не по нраву. Я нашла его уже здесь, в излучине Коцита. Забился в расщелину, скулил. Я сперва и внимания не обратила. Коцит – река плача, там все скулят.
– И что?
– Ничего особенного. Их двое было, собак. Тот, что поменьше, удрал. Я его больше не видела, должно быть, наверх выскочил. А этот метаться начал. У меня с собой лепешка была, медовая. Иди, говорю, сюда. Не бойся. Мамочка тебе погладит, покормит. Он и подошел. Рычал, как на тебя, но шел. Лепешку слопал. Я на колесницу, еду обратно, а он за мной тащится. Слюни пускает: люблю, мол, без памяти. Твой дядя велел к делу приставить. Нечего, говорит, свой хлеб зря есть. Вот, охраняет…
– Наружу не просится?
– И носа не кажет. Носов, то есть. Натерпелся, бедолага…
Царство мертвых незачем было охранять от грабителей или врагов, рискнувших на вторжение. Кто по своей воле сунется из мира живых в преисподнюю? Но особо шустрые тени, кто сохранил память, не захотев хлебнуть из Леты, или обрел воспоминания благодаря жертвенной крови, вечно норовили пробраться к выходам из Аида, вернуться к детям, внукам, друзьям. То, что дети и внуки вряд ли обрадуются явлению беспокойных призраков, теней не смущало. Единственное, что их останавливало, это рык Кербера. Заслышав его, тени мигом поворачивали обратно.
Как об этом прознали живые, неизвестно, но покойникам в руку стали класть кусок медовой лепешки – задобрить бдительного стража. Возвращению мертвецов это не помогало: Кербер подношения принимал, но службу нес исправно.
– Второй, – напомнил Гермий. – Тот, что поменьше. Тоже трехголовый?